В эту минутуонавыгляделасовсеммолодой.Поражалаее
необыкновенно тонкая талия.
Они вошли в комнату, обтянутую бледно-голубым шелком, по которомубыли
разбросаны золотые цветы. С комода смотрел бюст Жана де Ла Моннери, на сей
раз из белого гипса и без царапины на носу.
Кресла были обиты шелком такого же рисунка, как и стены, светструился
из двух небольших алебастровых ламп.
- Жан говорил, что обстановка здесьрасполагаеткработе,-журчал
голос госпожи Этерлен. -Нередкопослеобедаонотодвигалщеточкии
флаконы на моем туалетном столике, присаживался и писал.
Она кружила по комнате, поглаживая то спинкукресла,тополированную
поверхность стола,топозолоченнуюптицунакамине.Приблизившиськ
кровати, она застыла возле нее.
- До самого конца он был чудесным любовником, - произнесла она без тени
стыда. - Это тоже одно из счастливых свойств гения.
Симон смущенно перевел взгляд на гипсовое изваяние.
- Да, - промолвила госпожа Этерлен, - он любил, чтобы в комнате, где он
жил, стоял его бюст.
Невольно Симон представил себе эту женщину впостелиирядомсней
знаменитого старца, предающегося любви перед собственнымизображением.А
позавчера он видел этого старца мертвым...
Он вздрогнул и направился к двери.
- И вот теперь, - продолжала госпожа Этерлен, спускаясь полестницеи
останавливаясь на одной из ступенек, - я всего лишилась. Никтобольшене
придет навестить меня. Мне остается лишь одно: жить воспоминаниями иради
воспоминаний. На мою долю выпало восемь лет счастья. Этотакмного!..А
теперь все кончилось. Отныне я замкнусь в четырехстенахистанувести
жизнь пожилой женщины. Как вы думаете, сколько мне лет?
Смущение Симона возрастало. Он подумал:"Далетпятьдесятпять,не
меньше". Опасаясь, что в его словах слишкомявственнопрозвучитжелание
польстить, он все же решил сбросить лет десять.
- Право, не знаю, - пробормотал он, - сорок пять - сорок шесть...
- Вы великодушнее других. Обычно мне дают пятьдесят. Анасамомделе
мне сорок три.
По-видимому, госпожа Этерлен не рассердилась, онапроводилагостядо
самойприхожейипротянулаемудляпоцелуярукусбледно-розовыми
ноготками; Симон не привык целовать руку дамам и очень неловко справился с
делом, подтянув ее кисть к губам, вместо того чтобы почтительно склониться
к ней.
Впервые за все время их разговора на устахгоспожиЭтерленпоявилась
легкая улыбка.
-Высовсемтакой,какимвасописывалЖан,-сказалаона,-
чувствительный, тонкий...
Между тем, находясь в ее доме, Симонпроизнесвсегонесколькофраз,
причем под конец допустил огромную бестактность.
- Людей, скоторымиможнотаквотзапростобеседовать,нечасто
встретишь, - добавила она, машинально перебирая пестрые стеклянные палочки
в высокой вазе. - Так мы разговаривали с Жаном...Навеститеменя,когда
вам захочется.
Мы будем говорить о нем, я покажу вам его неизданные стихи,
они еще до сих пор никому не известны.Приезжайте,когдахотите,яне
выхожу из дома.
И зябко поеживаясь от холодноговоздуха,проникавшегоизсада,она
закрыла дверь.
Возвратившись к себе, Симон Лашомувиделдваписьма,полученныепо
пневматической почте.
Первое было от главного редактора газеты "Эко дю матен". Оно гласило:
"Многоуважаемый господин Лашом!
Профессор Лартуа рекомендовал нам обратиться кВам,каккчеловеку,
который лучше всякого другогосумеетрассказатьчитателямопоследних
минутах жизни нашего выдающегося сотрудника г-на ЖанадеЛаМоннери.Я
буду Вам весьма обязан, если Вы пришлете статью в сто пятьдесятстрокне
позднееполуночи.Надеюсь,Вынайдетедостаточнымгонорарвдвести
франков".
Второе письмо прислал сам профессор Лартуа.
"Дорогой господин Лашом, - писалЛартуа,-газета"Экодюматен",
владелец которой, барон Ноэль Шудлер,принадлежиткчислумоихлучших
друзей и доводится, как Вам известно, свекром дочери Жана деЛаМоннери,
обратилась ко мне с просьбойсрочнонаписатьстатьюокончиненашего
великогодруга.Опасаюсь,чтомоястатьяпрозвучалабыслишком
профессионально; мнекажется.Вы,каклитератор,ипритомлитератор
талантливый, несравненно лучше справитесь с этой задачей;уверен,чтов
Вашей юной памяти болееточнозапечатлелисьпредсмертныесловапоэта,
которые гак взволновали нас обоих. Вотпочемуяразрешилсебеназвать
редакторуВашеимяинадеюсь,чтопоявлениетакойстатьибудет
небесполезно и для Вас... Примите и прочее..."
Читая этиписьма,Симонпреисполнилсягордости.Значит,разговор,
который Лартуа завел с ним два дня назад, не был простой данью вежливости.
Знаменитый врач счел его достойным написать столь важную статью, этоего,
Симона, он назвал "литератором, и притомлитераторомталантливым".Хотя
Симон еще ничего не опубликовал и, можно сказать, еще ничегоненаписал,
если не считать диссертацииинесколькихуниверситетскихработ,столь
лестный отзыв привел его в восторг.
Овладевшее им в вечер смерти поэта предчувствие, что он,СимонЛашом,
находится на пороге новогоэтапасвоейкарьеры,началовоплощатьсяв
жизнь. Одна из трех крупнейших газет просилаегоосотрудничестве.Эта
статья принесет ему известность... Он уже придумал заглавие.
Наспех пообедав, он попросил жену:
- Свари мне кофе, только покрепче.
И принялся за работу. Прежде всего он скрупулезно подсчиталколичество
знаков в газетной строке, чтобыопределить,сколькоемунадонаписать
страниц от руки. Шесть страниц! Затемстарательновывелпридуманныйим
великолепный заголовок: "Чему учит нас его кончина".