Слышу страшный мат —
Они мне кричат,
Что я очень большое говно.
Бабы не простят,
Что муде висят,
Что в ладошку я кончил давно.
Шура Пикшуп
ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН
Мой дядя — самых честных правил.
Когда не в шутку занемог —
Кобыле так с утра заправил,
Что дворник вытащить не мог
Его пример — другим наука
Что жизнь? Не жизнь — сплошная мука!
Всю жизнь работаешь, копишь,
И недоешь, и недоспишь.
Ан нет! Готовит снова рок!
Последний жесткий свой урок.
Итак, хана приходит дяде.
(Служанки этим сильно рады.)
И в мысли мрачны погружен,
Лежит на смертном одре он.
А в этот столь печальный час
В деревню вихрем к дяде мчась,
Ртом жадным к горлышку приник
Наследник всех его сберкниг.
Племянник. Звать его Евгений.
Он, не имея сбережений,
В какой-то должности служил
И милостями дяди жил.
Евгения почтенный папа
Каким-то важным чином был.
Он осторожно, в меру хапал,
И много тратить не любил.
Но все же как-то раз увлекся.
Всплыло, что было, и что нет…
Как говорится, папа спекся.
И загудел на десять лет.
А будучи в годах преклонных,
Не вынеся волнений оных
В одну неделю захирел,
Пошел в сортир — и околел.
Мамаша долго не страдала —
Такой уж женщины народ.
«Я не стара еще, — сказала, —
Пусть подыхает сей урод!»
И с тем дала от сына ходу.
Уж он один живет два года.
Евгений был практичен с детства.
Свое неверное наследство
Не тратил он по пустякам.
Пятак слагая к пятакам.
Он был глубокий эконом —
То есть, умел судить о том,
Зачем все пьют и там, и тут,
Хоть цены все у нас растут.
Любил он трахаться — и в том
Не знал ни меры, ни числа.
Друзья к нему взывали — где там!
Душа потрахаться звала!
Бывало, на балу, танцуя,
В смущеньи должен был бежать:
Не мог несчастный он, ликуя,
Девицу в страхе удержать.
И ладно б, если б все кончалось
Без шума, драки, без скандала.
А то ведь получал, красавец,
За баб от каждого нахала.
Да только все без проку было:
Лишь оклемается едва —
И ну пихать свой мотовило
Всем, будь то девка, иль вдова.
Сношаемся мы понемногу
Уж где-нибудь, да как-нибудь
И траханьем уж, слава Богу,
У нас. не запросто блеснуть.
Но поберечь не вредно семя.
Член к нам одним концом прирос!
Тем более что в наше время
Так на него повышен спрос!
Но — ша. Я, кажется, зарвался.
Прощения у вас прошу.
И к дяде, что один остался,
Вернуться с вами поспешу.
Ах, опоздали мы немного —
Старик уже в бозе почил.
Ну, мир ему. И слава Богу,
Что завещанье настрочил.
Вот и наследник мчится лихо,
Как за блондинкою грузин…
Давайте же мы выйдем тихо —
Пускай останется один.
Ну, а. пока у нас есть время,
На злобу дня поговорим.
Так что я там писал про семя?
…Попозже мы займемся им.
Не в этом зла и бед причина —
От баб страдаем мы, мужчины.
Что в бабах прок? — одна бурда!
Да и она не без вреда!
И так не только на Руси:
В любой стране о том спроси:
«Где бабы, — скажут, — быть беде!
Шерше ля фам — ищи! Но где?!»
Где бабы — ругань, пьянка, драка.
Но лишь ее поставишь раком,
Концом ее перекрестишь —
И все забудешь, все простишь.
Да только член прижмешь к ноге —
И то уже порой — эге!
А ежели еще минет!
А ежели еще….Но нет.
Черед и этому придет,
А нас пока Евгений ждет.
Но тут насмешливый читатель,
Возможно, мне вопрос задаст:
«Ты с бабой сам лежал в кровати?
Иль, может быть, ты педераст?
Иль, может, в бабах не везло,
Коль говоришь, что в них все зло?»
Его без гнева и без страха
Пошлю интеллигентно на хрен.
Коль он умен — меня поймет,
А коли глуп — так пусть идет.
Я сам люблю, к чему скрывать,
С хорошей бабою кровать.
Но баба бабой остается,
Но не всегда мне достается…
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в первый день, без рассуждений
В кусты крестьянку поволок.
И, преуспев там в деле скором,
Спокойно вылез из куста,
Обвел свое именье взором,
Вздохнул и молвил: «Красота!»
Один среди своих владений,
Чтоб время с пользой проводить
Решил в то время наш Евгений
Такой порядок учредить:
Велел он бабам всем собраться,
Пересчитал их лично сам,
Чтоб легче было разобраться,
Переписал их по часам.
Бывало, он еще в постели
Не сполоснув еще лица,
А под окно уж баба, в теле.
Ждет, не дождется, у крыльца.
В обед — еще, и в ужин — тоже.
Да кто ж такое стерпит, Боже!
А наш герой, хоть и ослаб,
Сношает днем и ночью баб.
В соседстве с ним, и в ту же пору
Другой помещик проживал.
Но тот такого бабам пору,
Как наш приятель, не давал.
Звался сосед — Владимир Ленский.
Приезжий был, не деревенский.
Красавец, в полном цвете лет,
Но тоже свой имел привет.
Похуже баб похуже водки.
Не дай вам Бог такой находки,
Какую сей лихой орел
В блатной Москве себе обрел.
Он, избежав разврата света,
Затянут был в разврат иной —
Его душа была согрета
Наркотика струей шальной.
Ширялся Вова понемногу,
Но парнем славным был, ей-богу.
И на природы тихий лон
Явился очень кстати он.
Ведь наш Онегин в эту пору
От траханья уж изнемог.
Лежит один, задернув шторы.
И уж смотреть на баб не мог.
Привычки с детства не имея
Без дел подолгу пребывать,
Нашел другую он затею:
И начал крепко выпивать.
Что-ж, выпить в меру — худа нету,
Но наш герой был пьян до свету.
Из пистолета в туз лупил,
И, как верблюд в пустыне, пил.
О! Вина, вина! Вы давно ли
Служили идолом и мне.
Я пил подряд: нектар, «Боржоми»
И думал: истина— в вине!
Ее там не нашел покуда
И сколько не пил — все вотще,
Но пусть не прячется, паскуда,
Найду, коль есть она вообще!
Онегин с Ленским стали други:
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликеры пьют, икру едят.
Но тут Онегин замечает,
Что Ленский как-то отвечает
На все вопросы невпопад
И уж давно смотаться рад,
И пьет уже едва-едва.
Послушаем-ка их слова:
— Куда, Владимир, ты уходишь?
— О да, Евгений, мне пора!
— Постой, с кем время ты проводишь?
Скажи, ужель нашлась дыра?
— О да! Ты прав Но только, только…
— Ну, шаровые, ну народ!
Как звать чувиху эту? Ольга?
Что? Не дает? Как не дает?!
Знать, ты неверно, братец, просишь.
Постой, ведь ты меня не бросишь
На целый вечер одного?
Ха-ха! Добьемся своего!
Скажи, там есть еще одна?
Родная Ольгина сестра?!
Сведи меня.
— Ты шутишь?
— Нет. —
— Ты будешь трахать ту, я — эту.
Так что-ж, мне можно собираться?
И вот друзья уж рядом мчатся.
Но в этот день мои друзья
Не получили ничего,
За исключеньем угощенья.
И, рано испросив прощенья,
Летят домой дорогой краткой.
Мы их послушаем украдкой:
— Ну, как у Лариных?
— Фигня! Напрасно поднял ты меня.
Я трахать никого не стану,
Тебе ж советую Татьяну.
— Но почему?
— Эх, друт мой, Вова,
Баб понимаешь ты фигово!
Владимир сухо отвечал,
А после во весь путь молчал.
Домой приехал, принял дозу.
Ширнулся, сел и загрустил,
Одной рукой стихи строчил,
Другою… делом занимался…
Меж тем развратников явленье
У Лариных произвело
На баб такое впечатленье,
Что у сестер живот свело.
Итак, она звалась Татьяной.
Грудь, ноги, попка без изъяна.
И этих ног счастливый плен
Мужской еще не ведал член.
А думаете не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что а ж потела
И изменялася с лица.
И все же, несмотря на это,
Благовоспитана была.
Романы про любовь искала
Читала их, во сне летала,
И нежность строго берегла.
Не спится Тане, враг не дремлет,
Любовный жар ее объемлет.
— Ах, няня, няня, не могу я!
Открой окно, зажги свечу…
— Ты что, дитя?
— Хочу я члена,
Онегина скорей хочу!
Татьяна утром рано встала,
Прическу модно начесала,
И села у окошка сечь,
Как Бобик Жучку будет влечь.
А Бобик Жучку шпарит раком!
Чего бояться им, собакам?
Лишь ветерок в листве шуршит
А там, глядишь, и он спешит…
И думает во мленьи Таня:
«Как это Бобик не устанет
Работать в этих скоростях?»
Так нам приходится в гостях
Или на лестничной площадке
Кого-то трахать без оглядки.
Вот Бобик кончил, с Жучки слез —
И вместе с ней умчался в лес.
Татьяна ж у окна одна
Осталась, горьких дум полна.
А что ж Онегин? С похмелюги
Рассола выпил целый жбан.
Нет средства лучше. Верно, други?
И курит стоптанный долбан.
О долбаны, бычки, окурки!
Порой, вы слаще сигарет!
Мы ведь не ценим вас, придурки,
Иль ценим вас, когда вас нет.
Во рту говно, курить охота,
В кармане только пятачок,
И тут в углу находит кто-то
Полураздавленный бычок.
И крики радости по праву
Из глоток страждущих слышны.
Я честь пою, пою вам славу
Бычки, окурки, долбаны!
Еще кувшин рассолу просит,
И тут письмо служанка вносит.
Письмо Онегин написал —
Татьяну на свиданье звал.
Себя не долго Женя мучил
Раздумьем тягостным, и вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нем заиграла кровь.
В мечтах Татьяну он представил,
И так, и сяк ее поставил…
Решил: «Сегодня ввечеру
Сию Татьяну отдеру!»
День пролетел, как миг единый.
И вот Онегин уж идет.
Как и условлено, в старинный
Тенистый парк. Татьяна ждет.