* * *
Да, друзья мои. Пока весь экспедиционный флот «Наотар» возвращался домой, я сидел в карцере на «Трех Святителях».
Меня навестил Валентин Макарович Тоцкий — руководитель полетов «Трех Святителей» — и стальным голосом сообщил, что я преступник, дезертир и дурак.
— Румянцев, тебе предъявлено официальное обвинение: ты нарушил приказ, подверг риску жизнь комэска. Пока тебя ждали, авианосцу пришлось отражать налет гребешков. К счастью, обошлось без жертв, но потери в матчасти серьезные, и все по твоей милости. О том, что ты совершил посадку на борту корабля недружественного государства, я вообще молчу.
— Недружественного?! — изумился я. — Мы же Конкордии помогаем, она наш союзник!
— Мы ей помогаем, это верно. А вот то, что Конкордия наш союзник — нигде не написано. Она ведь не входит в Объединенные Нации, забыл?
— Но как же так! — искренне возмущался я. — Я человека спасал! Собрата по Великорасе! Ну пусть даже сестру… Руководствуясь прямым распоряжением товарища Яхнина!
— А головой подумать?! Яхнин ранен, контужен, ничего не соображает! А ты? Тебе и так трибунал светит! А если бы комэск в кабине окочурился? Вообрази! Союзника спас, а своего командира на смерть обрек!
Тоцкий при всем диалоге не поднимал глаз от палубы и выглядел смущенно. Он, конечно, виду не подавал, то есть старался не подавать, но что-то его грызло с такой силой, что этот бывалый офицер разве только не краснел.
— Короче так, Румянцев. Повторяю: обвинение официальное, рапорт ушел, тебя ждет следствие. Пока будешь содержаться под стражей.
Сказал и ушел.
Следующие три дня я видел только миску с едой раз в день и ни одного человеческого лица.
Зато выспался. И то хорошо.
* * *
На Земле меня определили в Котлинскую военную тюрьму.
Разбирательство было недолгим.
Еще четыре дня, и ваш неумелый рассказчик предстал перед судом военного трибунала. Вдумайтесь: военного трибунала!
Тройка судей, секретарь, два конвоира и я. Вот и весь суд.
Процедура была короткой, как лето на Новой Земле, и заняла хорошо если полчаса. Судьи явно скучали и торопились сплавить меня куда подальше, чтобы заняться, наконец, серьезными делами.
Тем не менее лица все трое сделали строгие, чтобы я прочувствовал.
А я? Я ничего не прочувствовал. По крайней мере тогда. Я пребывал в состоянии грогги, словно боксер, ищущий пятый угол после хорошего крюка в челюсть. Не мог я, физически не мог поверить в реальность происходящего!
Мир вокруг казался куском какого-то идиотического синема, да еще и плохо снятого к тому же. Все в тумане, сценарий написан дебилом, диалоги надуманные, персонажи картонные.
Тем не менее приходилось признать, что эти дурацкие марионетки решают судьбу живого человека, мою судьбу! Вовсе не картонную.
— Кадет Румянцев, встать.
Я встал.
— Итак. По факту совершенных вами должностных преступлений, вам было предъявлено официальное обвинение. Проведено тщательное расследование и вынесен приговор. Прежде чем я его зачту, мы должны убедиться, что вы понимаете суть предъявленных обвинений. Вам их напомнить?
— Не нужно.
— Хорошо. Далее. Вы признаете себя виновным по пунктам обвинения?
— Нет. Если вы о посадке на авианосец «Римуш»…
— Достаточно. Вы не признаете.
— А это что-то изменит?
— В вашем случае — нет.
— Тогда какой смысл? Я ни в чем не виновен, более того, я хочу высказаться и опротестовать…
— Отставить! Заключительная речь вам не положена, мы не в гражданском суде. Кроме того, всё, что вы нам можете сообщить, вы уже сообщили. Об опротестовании пунктов приговора в вашем случае не может быть и речи. Итак, вы готовы выслушать приговор, или вам требуется время?
— Нет. Не требуется мне никакого времени. Можете излагать.
— Спасибо. Г-хм… Румянцев Андрей Константинович! Вы признаны виновным по всем пунктам предъявленного обвинения. Вы приговариваетесь к трем годам тюремного заключения…
— Чего?! — Я бы вскочил, но я и так был на ногах. — Я поверить не могу…
— Молчать! Порядок в зале! За следующее нарушение дисциплины мне придется наказать вас неделей карцера! Итак, вы готовы слушать? Отвечайте, вы готовы слушать? Да или нет?
— Готов.
— Хорошо. Итак, вы приговариваетесь к трем годам тюремного заключения в Котлинской военной тюрьме, исключению из Северной Военно-Космической Академии и лишению прав на пилотирование любых военных летательных аппаратов (флуггеров, вертолетов, аэростатических и аэродинамических платформ ПКО) пожизненно. Вы приговариваетесь к лишению права занимать любую должность в частях регулярной армии пожизненно. Вы приговариваетесь к лишению права пилотировать любой гражданский аппарат сроком на пять лет.
Пожизненно.
Если раньше я был как в нокдауне, то это был настоящий нокаут! Без всяких там фигур речи. Мне казалось, что пол уходит из-под ног: Я был вынужден схватиться за край стола, чтобы не упасть.
Лишен права на пилотирование. Пожизненно — стучало у меня в голове, а глаза заволок багровый туман, куда хуже того, что бывает при длительной перегрузке.
И никогда мне больше не испытать той перегрузки, товарищи!
Никогда!
Я хотел кричать, протестовать, взывать к справедливости и милосердию. Но не мог. Все слова закончились, не дойдя от мозга до языка. Язык прилип, в горле внезапно пересохло.
И даже если бы я внезапно превратился в мудроречивого и сладкопевного Цицерона, ничего бы не изменилось. Потому что чугунные лбы в голубой парадной униформе к мудрым словам абсолютно глухи.
Это шестерни, точнее, зубцы шестерней колоссальной государственной машины, которые только что перемололи Андрюшу Румянцева со всеми потрохами.
Однако главный чугунный лоб еще не закончил.
Он поглядел с заметной усмешкой на мое говорящее лицо и шатающуюся фигуру, выдержал паузу и снова уткнулся в документ.
— Тем не менее, невзирая на тяжесть совершенных преступлений, суд решил проявить снисхождение с учетом ваших несомненных заслуг. В числе каковых: должное прохождение службы во время военных действий, спасение жизни офицера сопредельного государства в боевых условиях и предыдущие успехи в процессе учебы в Северной Военно-Космической Академии. Признавая данные заслуги, суд нашел возможным смягчить приговор и изменить меры пресечения. По факту вы приговариваетесь: к исключению из Северной Военно-Космической Академии, причем без позорной процедуры публичного «выбарабанивания», — здесь он снова взял паузу и посмотрел на меня, будто ожидая горячей благодарности. Не дождался.
— …без позорной процедуры публичного «выбарабанивания». Далее, вы лишаетесь прав на пилотирование любых летательных аппаратов вооруженных сил и военизированных структур Российской Директории (флуггеров, вертолетов, аэростатических и аэродинамических платформ ПКО) пожизненно. Вы приговариваетесь к лишению права занимать любую должность в частях регулярной армии пожизненно. Вы приговариваетесь к лишению права пилотировать любой гражданский аппарат сроком на пять лет. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и вступает в силу с сего момента. Прошу представителей конвоя снять с формы бывшего кадета Румянцева, а ныне гражданина Румянцева Андрея Константиновича, погоны и все знаки отличия.
Пока конвоиры кастрировали мою униформу, судья продолжал.
— Вам будет выплачена академическая стипендия за два месяца. Также вам будут выплачены премиальные из расчета боевых и космических надбавок. Деньги будут переведены на ваш личный счет в течение суток. Суд не рекомендует поддерживать контакты с действительными кадетами и преподавателями Северной Военно-Космической Академии с целью невнесения фактора нервозности в среду Академии. Суд выражает надежду, что вы с пониманием примете данную рекомендацию. Прошу получить ваши документы. Заседание суда объявляю закрытым.
Я на трясущихся ногах подошел к столу и взял папку. Ничего умнее мне в голову не пришло, чем спросить жалким голосом:
— И что… мне теперь делать?
Судья повернулся, пожал плечами и сказал:
— Как что? Статьи приговора действуют в сфере юрисдикции РД и только. Вы можете поступить на службу в любую другую директорию, где, естественно, от вас потребуют смены гражданства. Однако я не думаю, что с подобными записями в личном деле вами заинтересуется какая-либо организация… Еще вопросы будут? Тогда прощайте.
* * *
Так я оказался на улице. Кулек пожитков, одежда, документы. Ну и… гордое имя гражданина России, конечно.
Куда идти? Я не знал.
Спасибо, что из Академии выгнали по-тихому. Выбарабанивания я бы не выдержал, честно. Я бы повесился! Несмотря на то, что я православный, хоть и хреновый, но православный. После всего, после Титана и Наотара, это испытание было бы слишком тяжким.
«Уважаемый суд», кстати, мог бы сэкономить слова и время. Это я насчет «настоятельной рекомендации» воздержаться от общения с кадетами. Я воздержался совершенно самостоятельно и со всей страстью. Поймите, я просто не мог в глаза взглянуть никому из моих бывших товарищей!
Итак, я был свободен, как плевок на ветру между десятым этажом и тротуаром.
Один долг, правда, имелся.
Я сел на монорельс и доехал до Архангельска, где, как я знал, лечился Яхнин.
Он ведь из-за меня здорово пострадал, так что я просто не мог не проведать бывшего командира. По-человечески он был мне симпатичен, да и армия никак не отпускала. Не вытравливалась из души! А Яхнин — вроде как последняя ниточка…
Словом, Архангельск, госпиталь ВКС.
Максим Леонидович встретил меня несколько неожиданным образом.
Он вскочил с койки, запахнул халат, схватил с тумбы пилотку и надел ее. Потом встал по стойке смирно и отдал честь. Так странно было видеть матерого волка палубной авиации, тянущегося перед кадетом, да еще бывшим, что я начал мямлить и запинаться, мол, зачем вы так, Максим Леонидович?
— Брось, Румянцев! — сказал тот и сел, разглаживая на коленях пилотку. — Я все знаю. Суки! Суки медноголовые! Я не могу! Дерьмо вдребезги! Титанировый кнехт в жопу!
Яхнин потряс кулаком в направлении, где предполагалось наличие медноголовых сук.
— Я, Румянцев, когда про тебя узнал — сбежал из госпиталя. Хотел штурмовать котлинскую кичу. Меня поймали, правда… черт. Звонил Канатчикову. Спрашивал, какого лешего они там себе думают. Грозился подать рапорт об увольнении. Петрович сказал, что распоряжение о твоем наказании пришло из каких-то заоблачных верхов, так что даже он ничего изменить не мог. Даже повлиять никак. Хотя Петрович на тебя зол, как черт, но говорит, что и помыслить не мог о таком повороте. Думал, что пропишут тебе губу на месяцок для ума и все. А тут такое!
Дальше Яхнин изругал штабных крысами, чучундрами, кенгурятами на сиське государства, гнойниками и тварюгами, пороха не нюхавшими.
— Моя мысль такая: на Наотаре мы здорово обделались! Очень здорово! Только в нашем флоте уничтожено десять фрегатов и несчетно флуггеров. Наказывать кого-то надо? Надо! А кого? Не Пантелеева же? Вот так. Так что всем, кто хоть как-то накосячил, впаяли по полной за всех разом. Для соблюдения видимости работы. Ты — один из наших стрелочников, Андрюша. Но ты знай, на твоем месте я поступил бы точно так же! Ты — мужик! Я горд, что ходил с тобой в вылет!