Когдая вошел,Ланткакраззаворачивалвбумагу
последний букет, который собирался унести с собой.
-- Что это все означает, Лант?
--Вчерашний джентльмен,сэр. Оноставилвам записку.Записка была
написана цветным карандашомпоперек целоголиста моего лучшего ватмана: "Я
жестоко раскаиваюсь.Алоизиуснехочет сомнойразговаривать,покане
убедится, чтояпрощен,поэтому,пожалуйста, приходитекомнесегодня
обедать. Себастьян Флайт". Как это на него похоже, подумал я, считать, что я
знаю, где он живет; впрочем, я и в самом деле знал.
-- Занятный молодой джентльмен,и убирать за нимодно удовольствие. Я
так понимаю, вассегодня к обеду дома не будет, сэр?Я предупредил мистера
Коллинза и мистера Партриджа -- они хотели прийти сегодня к нам обедать.
-- Да, Лант, сегодня я к обеду не буду.
Этотзваныйобед--иботамоказалосьещенесколькогостей--
знаменовал начало новой эры в моей жизни. Но подробности его стерлись в моей
памяти,нанегонаслоилисьвоспоминания омногихему подобных, которые
следовалидруг задругомвесьэтот иследующий семестры,точно хоровод
купидончиков на ренессансном фризе.
Я шелтуда не без колебания, ибо то былачужая территория, и какой-то
вздорныйвнутреннийголоспредостерегающенашептывалмненаухос
характерной интонацией Коллинза, что достойней было бы воздержаться. Ноя в
тупоруискаллюбви,ияпошел,охваченныйлюбопытствомисмутным,
неосознаннымпредчувствием, что здесь наконец янайду ту низенькую дверь в
стене, которую, как я знал, идоменя уже находили другие и которая вела в
таинственный,очарованныйсад,кудане выходятничьиокна, хотьони
расположен в самом сердце этого серого города.
СебастьянжилвколледжеХристовойцеркви,наверхнемэтаже
Медоу-Билдингс. Я засталего одного, он стоял и обколупывал бекасиное яйцо,
которое вынул из большого, выложенногомохом гнезда,украшавшегосередину
стола.
-- Я их пересчитал,--объяснил он,-- ивышло по пять на каждого и два
лишние. Эти два я взял себе. Умираю с голоду. Я безоговорочно отдался в руки
господ Долбераи Гудолла итеперь чувствую себя так упоительно, словно все
вчерашнее было лишь сном. Умоляю, не будите меня.
Он был волшебно красив той бесполой красотой, которая вранней юности,
словно звонкая песня, зовет к себе любовь, но вянетприпервомже дыхании
холодного ветра.
В его гостиной были собраны самые неуместные предметы-- фисгармония в
готическомящике, корзина для бумаг в виде слоновьей ноги,грудавосковых
плодов,двенесуразно огромные севрские вазы, рисунки Домье врамках,-- и
все это выглядело особенно странно рядом с простой университетской мебелью и
большимобеденнымстолом. Накамине толстымслоем лежали пригласительные
карточки от хозяек лондонских салонов.
Накамине толстымслоем лежали пригласительные
карточки от хозяек лондонских салонов.
--ЭтотзлодейХобсонзаперАлоизиусавспальне,--сказал он.--
Впрочем, наверное, и к лучшему, потому что бекасиных яиц на него нехватит.
Знаете, Хобсон питает враждук Алоизиусу. Я вам завидую -- у вас прекрасный
служитель. Сегодняутромон былсо мною очень добр, когда другие могли бы
выказать строгость.
Собрались гости. Этобыли три итонских выпускника, ныне первокурсники,
элегантные,слегкарассеянные,томныеюноши;наканунеонивсевместе
побывалинакаком-то балу вЛондоне и сегодняговорили о нем,словноо
похоронах близкого, но нелюбимогородственника. Каждый, входя, прежде всего
бросался кбекасиным яйцам, потомзамечал Себастьяна и наконецменя -- со
светским отсутствием какого-либо интереса, словно говоря: "У нас и вмыслях
нет оскорбить вас хотя бы намеком на то, что вы с нами незнакомы".
-- Первые в этом году,-- говорили они.-- Где вы их достаете?
-- Мама присылает из Брайдсхеда. Они для нее всегда рано несутся.
Когда сяйцамибыло покончено и мы приступили к ракам под ньюбургским
соусом, появился последний гость.
-- Мой милый,-- протянул он.--Я не мог вырваться раньше. Яобедал со
своимн-н-немыслимым н-н-наста-вником.Оннашелвесьмастранным,что я
ухожу. Я сказал, что должен переодеться перед ф-ф-футболом.
Он был высок, тонок, довольно смугл, согромными влажными глазами.Мы
все носилигрубошерстныекостюмы и башмаки натолстой подошве. На нем был
облегающий шоколадный в яркую белую полоскупиджак, замшевые туфли, большой
галстук-бабочка,и,входя,онстягивалярко-желтыезамшевыеперчатки;
полугалл,полуянки,еще,бытьможет,полуеврей;личностьполностью
экзотическая.
Это был -- мне не нужно было его представлять --Антони Бланш, главный
оксфордский эстет, притча во языцех от Чаруэлла до Сомервилла. Мне много раз
на улицепоказывали его, когда онвышагивал своей павлиньейпоступью; мне
приходилось слышать у"Джорджа"егоголос, бросающий вызов условностям, и
теперь,встретив его в очарованном кругу Себастьяна, я с жадностью поглощал
его, точно вкусное, изысканное блюдо.
После обедаон вышелнабалкон и надтолпой студентов всвитерах и
теплых кашне,спешащих мимо нареку, в рупор, странным образом оказавшийся
среди безделушекСебастьяна,завывающимголосом декламировалотрывкииз
"Бесплодной земли" 1.
-- А я,Тиресий,знаю наперед,--рыдалон над нимииз-под сводов
венецианской галереи,--
Все, что бывает при таком визите,
Я у фиванских восседал ворот
И брел среди отверженных в Аиде.
И тут же, возвратясь в комнату, весело:
--Как яих удивил! Для меня каждый гребец -- это еще одна доблестная
Грейс Дарлинг 2.
Мы еще долго сидели за столом, попивая восхитительный куантро, и самый,
томный и рассеянный из итонцев распевал:
1 Поэма Т.