Ее звали Левандовская.УэтойЛевандовскойМагдаи
поселилась,вкомнаткедляприслуги.Родители,давнокорившиеее
дармоедством,былитеперьдовольны,чтоотнееосвободились.Мать
находила, чтовсякийтруд,приносящийдоход,честен.Брат,который,
бывало, поговаривалнебезугрозокапиталистах,покупающихдочерей
бедняков, временно работал в Бреславле и кЛевандовскойнагрянултолько
гораздо позже, гораздо позже...
Она позировала сперва в большойкласснойкомнатекакой-тоженской
школы, а потом в настоящем ателье, где рисовали ее не только женщины, но и
мужчины,некоторыесовсеммолодые.Всебыло,впрочем,оченьчинно.
Темноголовая, стриженая, совершенно голая, она бокомсиделанаковрике,
опираясь на выпрямленнуюруку-такчтонаместелоктябылнежный
морщинистыйглазок,-сидела,чутьсклонивхуденькийстан,впозе
задумчивого изнеможения, и смотрела исподлобья, как рисовальщики поднимают
и опускаютглаза,ислушалалегкийшорохкарандашнойштриховкиили
попискивание угля, - и скоро ей становилось скучно разбирать,ктосейчас
воспроизводит ляжку, а кто голову, и было одно только желание:переменить
положениетела.Отскукионавыискиваласамогопривлекательногоиз
художников, едва заметно щурилась всякий раз, когда он, с полуоткрытымот
прилежания ртом, поднимал лицо.Ейникогданеудавалосьсмутитьего,
переключить его ум на другие, менеестрогиемысли,иэтоеенемножко
сердило. Когда она прежде думала о том, как вот будетсидетьодинокаяи
голая подсходящимисявзорамимногихглаз,ейсдавалось,чтобудет
стыдновато, новместестемдовольноприятно,каквтеплойванне.
Оказывалось, что это вовсе не стыдно, а только утомительно иоднообразно.
Тогда она начала придумывать всякиештучкидлясвоегоразвлечения,не
снимала ожерелья с шеи, мазала губы,подводиласвоиитакподведенные
тенью, и так очаровательные глаза, и раз даже чуть-чутьоживилакармином
бледные кончики грудей. Ей за это сильно влетело от Левандовской,которой
кто-то насплетничал.
Магда,впрочем,лишьсмутнопонимала,чегоименнодобивается.
Далеко-далеко маячил образ фильмовой дивы. Господин внарядномпальтос
котиковымворотникомшальюподсаживалеевлаковыйавтомобиль.Она
покупала переливчатое, прямо-таки журчащее платье, которое сияло илилось
в витрине баснословного магазина. Сидеть часами нагишом и даже не получать
в свою собственность портреты, которые с нее пишут, было довольнопресным
уделом. Она не замечала, что в каком-то смысле генийеесудьбы-гений
кинематографический. Присутствия и мановения его она незаметиладажев
тот весенний вечер, когда Левандовскаявпервыеупомянулао"влюбленном
провинциале".
"Нельзя тебе жить без друга, - спокойно сказала Левандовская, попивая
кофе. - Ты - бойкое дитя, ты - попрыгунья,тыбездругапропадешь.Он
скромный человек, провинциальный житель, и ему нужна тоже скромная подруга
в этом городе соблазнов и скверны".
Магда держала на коленях собаку Левандовской - толстую желтую таксу с
сединой на морде и сдлиннойбородавкойнащеке.Онавзялавкулак
шелковое ухо собаки и, не поднимая глаз, ответила:
"Ах, это успеется. Мне только пятнадцать. И зачем? Все это будеттак
- зря, я знаю этих господ".
"Ты дура, - сказала Левандовская с раздражением, - я тебе рассказываю
не о шалопае, а о добром, щедром человеке, который видел тебя на улице и с
тех пор только тобой и бредит".
"Какой-нибудь старичок", - заметила Магда и поцеловала собаку в лоб.
"Дура, - повторила Левандовская.-Емутридцатьлет,онбритый,
шикарный-шелковыйгалстук,золотоймундштук.Унеготолькодуша
скромная".
"Гулять, гулять", - сказала Магда собаке,-тасползланаполи
потом, в коридоре, затрусила, держа тело бочком, как это делают все старые
таксы.
Господин, о котором шла речь, не былнипровинциалом,нискромным
человеком, ни даже Мюллером (фамилия,подкоторойонпредставился).С
Левандовской он познакомился через двухтемпераментныхкоммивояжеров,с
которыми играл в покер по дороге из Гамбурга в Берлин. О ценесначалане
упоминалось: сегодня показала фотографиюулыбающейсядевочки,иМюллер
потребовал смотрин. В назначенныйденьЛевандовскаянакупилапирожных,
наварила много кофе, посоветовала надетькакразтокрасноеплатьице,
которое Магде теперь казалось таким потрепанным, такимдетским,иоколо
шести раздался жданный звонок. "Чем я рискую, - в последнийразподумала
Магда. - Если он собой дурен, то я ей так и скажу, а если нет,тояеще
успею решить".
К сожалению, нельзя было так просто установить, дуренлиилихорош
Мюллер. Странное, своеобразное лицо. Матово-черныеволосыбылинебрежно
причесаны на пробор сухой щеткой, на слегкавпалыещекикакбудтолег
тонкий слой рисовой пудры. Блестящие рысьи глаза и треугольныеноздрини
минуты не оставались спокойными, между тем как нижняя часть лицасдвумя
мягкими складками побокамртабыла,напротив,весьманеподвижна,-
изредкатолькооноблизывалглянцевитыетолстыегубы.Нанембыли
замечательная голубая рубашка, яркий,кактропическоенебо,галстуки
сине-вороной костюм с широченными панталонами.Онвеликолепнодвигался,
поводя крепкими квадратными плечами, - это был высокий и стройный мужчина.
Магда ждала совсем нетакогоинесколькопотерялась,когда,сидясо
скрещеннымирукаминатвердомстулеисквозьзубыразговариваяс
Левандовской о достопримечательностях Берлина, Мюллер принялся ее,Магду,
потрошить взглядом; вдруг, перебив самого себя на полслове, он спросилее
резким, звенящим голосом, как ее зовут.