Имуществоегобылоконфисковано,адочьосталась
сиротою и нищей. Она росла у своей кормилицы и расцветала в ихбедномдоме
прекраснее, чем садовая роза среди темнолистого терновника.
Вернувшись из Милана, мой отец увидел в гостиной нашей виллы играющего со
мной ребенка, более прелестного, чем херувим, - существо, словноизлучавшее
свет, а в движениях легкое, как горная серна. Емуобъяснили,вчемдело.
Получив его разрешение, мать уговорила крестьян отдать ей [55] ихпитомицу.
Онилюбилипрелестнуюсиротку.Ееприсутствиеказалосьимнебесным
благословением, но жестокобылобыоставитьеевнужде,когдасудьба
посылала ей такихбогатыхпокровителей.Онипосовещалисьсдеревенским
священником, и вот Элизабет Лавенца стала членом нашей семьи, моей сестрой и
даже более - прекрасной иобожаемойподругойвсехмоихзанятийиигр.
Элизабет была общей любимицей. Ягордилсягорячейипочтиблагоговейной
привязанностью, которую она внушала всем, и сам разделял ее. Вдень,когда
она должна была переселиться в наш дом, моя матьшутливосказаламне:"У
меня есть для моего Виктора отличный подарок, завтра он его получит".Когда
она наутро представила мне Элизабетвкачествеобещанногоподарка,яс
детской серьезностью истолковал ее слова в буквальном смысле и сталсчитать
Элизабет моей - порученной мне, чтобы я еезащищал,любилилелеял.Все
расточаемые ей похвалы я принимал как похвалы чему-то мне принадлежащему. Мы
дружески звали друг друга кузеном и кузиной. Но никакое словонемоглобы
выразить мое отношение к ней - она была мне ближе сестры и должна была стать
моей навеки.
Глава II
Мы воспитывались вместе; разница в нашем возрасте была менее года, нечего
и говорить, что ссоры и раздоры были нам чужды. Внашихотношенияхцарила
гармония, и самые различия в наших характерах только сближали нас.Элизабет
была спокойнее и сдержаннее меня; затоя,привсеймоейнеобузданности,
обладал большим упорством в занятиях и неутолимой жаждой знаний. Еепленяли
воздушные замыслы поэтов; в величавых и роскошных пейзажах,окружавшихнаш
швейцарский дом - в волшебных очерта[56] ниях гор, в сменах временгода,в
бурях и затишье, в безмолвии зимы и в неугомонной жизнинашегоальпийского
лета, - она находила неисчерпаемый источник восхищения и радости. В то время
как моя подруга сосредоточенно и удовлетворенносозерцалавнешнююкрасоту
мира, я любил исследоватьпричинывещей.Мирпредставлялсямнетайной,
которую я стремился постичь. В самом раннем детстве во мнепроявлялисьуже
любознательность,упорноестремлениеузнатьтайныезаконыприродыи
восторженная радость познания.
С рождением второго сына - спустя семь летпослеменя-родителимои
отказались от странствий и поселились на родине. У нас был домвЖеневеи
дача на Бельрив, на восточномберегуозера,врасстоянииболеельеот
города.
Мы обычно жили на даче; родители вели жизнь довольно уединенную. Мне
также свойственно избегать толпы, но зато страстно привязываться к немногим.
Я был поэтому равнодушен к школьным товарищам; однако с однимизнихменя
связываласамаятеснаядружба.АнриКлервальбылсыномженевского
негоцианта.Этотмальчикбылнаделенвыдающимисяталантамииживым
воображением. Трудности, приключения и даже опасностивлеклиегосамипо
себе. Он был весьма начитан врыцарскихроманах.Онсочинялгероические
поэмы и не раз начинал писать повести, полные фантастических ивоинственных
приключений. Он заставлял нас разыгрывать пьесыиустраивалпереодевания;
причем чаще всегомыизображалиперсонажейРонсеваля,рыцарейАртурова
Круглого стола и воинов, проливших кровь за освобождение Гробагосподняиз
рук неверных.
Ни у кого на светенебылостольсчастливогодетства,какуменя.
Родители мои были воплощением снисходительности и доброты. Мы виделивних
не тиранов, капризно управлявших нашейсудьбой,адарителейбесчисленных
радостей. Посещая другие семьи, я ясновидел,какоередкое[57]счастье
выпало мне на долю, и признательность еще усиливала мою сыновнюю любовь.
Нрав у меня был необузданный, и страсти порой овладевали мной всецело; но
так уж я был устроен, что этот пыл обращалсяненадетскиезабавы,ак
познанию, причем не всего без разбора. Признаюсь, меня не привлекал ни строй
различных языков, ни проблемы государственного и политического устройства. Я
стремился познать тайны земли и неба; будь товнешняяоболочкавещейили
внутренняя сущность природы итайнычеловеческойдуши,мойинтересбыл
сосредоточеннаметафизическихили-ввысшемсмыслеэтогослова-
физических тайнах мира.
Клерваль, в отличиеотменя,интересовалсянравственнымипроблемами.
Кипучая жизнь общества, людские поступки, доблестные деяния героев - вот что
его занимало; его мечтойинадеждойбылостатьоднимизтехотважных
благодетелей человеческого рода, чьи имена сохраняютсяванналахистории.
Святая душа Элизабет озаряла наш мирный дом подобноалтарнойлампаде.Вся
любовь ее была обращена на нас; ее улыбка,нежныйголосинебесныйвзор
постоянно радовали нас и живили.Внейжилмиротворныйдухлюбви.Мои
занятия могли бы сделать меня угрюмым, моя природнаягорячность-грубым,
если бы ее не было рядом со мной, чтобы смягчать меня, передавая мне частицу
своей кротости. А Клерваль? Казалось, ничто дурное не моглонайтиместав
благородной душе Клерваля, но дажеонедвалибылбытакчеловечени
великодушен, так полон доброты и заботливости при всемсвоемстремлениик
опасным приключениям,еслибыонанеоткрылаемукрасотудеятельного
милосердия и не поставила добро высшей целью его честолюбия.
Я с наслаждением задерживаюсь на воспоминаниях детства,когданесчастья
еще не омрачили мой дух и светлоестремлениеслужитьлюдямнесменилось
мрачными думами, [58] сосредоточенными наодномсебе.