- Знаю, - сухо отозвался Гэбриель, вытаскивая торчавшую внижнейюбке
иголку с ниткой. Кто-то уже принялся былочинитьюбку,но,каквидно,
очень быстро утратил терпение, и дыра так и осталась незашитой.
- Ах, Гэйб, это такое старье!
- Старье?! - повторил Гэйб с укором в голосе. - Тоже скажешь!Конечно,
поношенно малость, зато какие отличные вещи! Вот эта юбочка,например.-
Гэбриель поднял юбку и поглядел на красные заплатки с гордостью художника,
обозревающего созданный им шедевр. - Эта юбочка, Олли, крепче, чем новая.
- Она была новой пять лет тому назад, Гэйб!
- Ну и что? - спросил Гэбриель, нетерпеливооборачиваяськневидимой
собеседнице. - Что с того?
- Я выросла за это время.
- Выросла! - пренебрежительно откликнулся Гэбриель.-Аразвеяне
выпустил складку, разве не вставил в корсаж кусок мешковины вдобрыхтри
пальца шириной? Я вижу, ты решила разорить меня на платье!
Олли рассмеялась за занавеской. Однако суровый штопальщик неотозвался
на ее смех. Тогда в импровизированную дверь просунулась курчаваяголовка,
и вслед за тем стройная девочка в коротенькой ночной рубашонке подбежала к
Гэбриелю иприняласьластитьсякнему,пытаясьзабратьсяподсамую
жилетку.
- Поди прочь! - сказал Гэбриель, сохраняя суровость в голосе, носамым
жалким образом утрачивая строгость на лице. - Поди прочь! Тебесмешно!Я
не щажу сил, только бы разодеть тебя в шелк и бархат, атыкупаешьсяво
всех канавах и пляшешь в колючем кустарнике. Ты совсемнебережешьсвои
вещи, Олли. Не прошло ведь и десяти дней с тех пор, как я заклепал и,так
сказать, полудил твое платье, и вот - погляди на него!
Гэбриель негодующе потряс платьем перед самымносомОлли.Междутем
девочка, упершись макушкой прямо в грудь Гэбриеля и обретятакимобразом
точку опоры,сталасовершатьвращательныедвижения,намереваясь,как
видно, пробуравить путь к его сердцу.
- Ты ведь не сердишься на меня, Гэйб? - взмолилась она,перебираясьс
одного колена Гэбриеля на другое, но не отнимая головы от его груди. -Ты
ведь не сердишься?
Не удостаивая ее ответом, Гэбриель торжественно чинил нижнюю юбку.
- Кого ты видел в городе? - спросила ничуть не обескураженная Олли.
- Никого, - сухо отозвался Гэбриель.
- Не верю, - заявила Олли,решительнотряхнувголовкой,-оттебя
пахнет мазью и мятной примочкой. Ты был уБриггсаиутехновичковв
Лощине.
- Верно, - сказал Гэбриель. -Ногаумексиканцаболитпоменьше,а
малютка скончалась. Напомни мне утром, я пороюсь вмаминыхвещах,может
быть, разыщу что-нибудь для бедной женщины.
- Ты знаешь, Гэйб, что говорит о тебе миссис Маркл? - спросилаОллии
посмотрела на брата.
-Понятиянеимею,-сказалГэбриель,демонстрируяполнейшее
равнодушие. Как обычно, притворство его не имело никакого успеха.
- Она говорит, что о тебе никто не заботится, а ты заботишься обо всех.
Она говорит, что ты убиваешь себя для других.
Она говорит, чтонамнужно
иметь хозяйку в доме.
Гэбриель прервал работу и отложил недоштопанную юбку в сторону.Потом,
взяв сестренку одной рукой за кудрявую макушку, а другой за подбородок, он
повернул к себе ее плутовское личико.
- Олли, - начал он торжественно, - помнишьты,какяунестебяиз
снеговой хижины в Голодном лагере и тащил на закорках многомильподряд,
пока мы не вышли в долину? Помнишь, как мы прожили две недели в лесу,как
я рубил деревья, промышлял нам с тобой пропитание, ловил дичь, удилрыбу?
Скажи, Олли, обошлись мы тогда без хозяйки в доме или, может быть, намне
хватало хозяйки? А когда мы с тобой поселилисьздесь,ктовыстроилэту
хижину? Быть может, это был не я, а какая-нибудь хозяйка? Если так,Олли,
я готов признаться, что во всем не прав, а миссис Маркл права.
На минутку Олли смутилась, но тут же с чисто женскойхитростьюначала
новое наступление.
- Мне кажется, Гэйб, что миссис Маркл любит тебя.
В испуге Гэбриель поглядел на сестренку. В этих вопросах, которыехоть
кого поставят в тупик, женщины, каквидно,разбираютсясмладенческого
возраста.
- Тебе пораспать,Олли,-сказалон,ненайдядругогоспособа
заставить девочку замолчать.
Но Олли еще не хотелось уходить, и она переменила тему разговора.
- Ты знаешь, этот мексиканец, которого ты лечишь, вовсе немексиканец,
а чилиец. Так говорит миссис Маркл.
- Не все ли равно? Дляменяонмексиканец,-равнодушноотозвался
Гэбриель. - Уж очень он любит обо всем расспрашивать.
- Опять про нас расспрашивал?.. Про нашу историю? - спросила девочка.
- Да, хочет знать все, что случилось с нами в Голодном лагере. Когдая
рассказал ему про бедную Грейс, он простосамнесвойсделался.Задал
сразу тысячу вопросов, какая она была, да что с ней сталось, а какузнал,
что она пропала без вести, то огорчился не меньше нашего. Никогда еще я не
встречал человека, Олли, который так интересовался бычужимибедами.Со
стороны можно подумать, что он мучился вместе с намивГолодномлагере.
Про доктора Деварджеса тоже спрашивал.
- А про Филипа спрашивал?
- Нет, - коротко отрезал Гэбриель.
- Гэбриель, - сказала Олли, внезапноменяятон.-Былобыгораздо
лучше, если бы ты не рассказывал чужим людям о нашей истории.
- Почему? - удивленно спросил Гэбриель.
- Потому что об этом лучше молчать. Гэйб, милый, - продолжаладевочка,
и верхняя губка у нее задрожала. - Мне кажетсяиногда,чтолюдинасв
чем-то подозревают. Этот мальчик из эмигрантского семейства не захотелсо
мной играть. Дочка миссис Маркл сказала,чтомытам,вгорах,делали
что-то нехорошее. А мальчик сказал, что я дрянь...Назвалменяканни...
калибанкой.
- Как он тебя назвал? - спросил Гэбриель.
- Каллибанкой! Он говорит, что мы с тобой...
- Замолчи! - прервал ее Гэбриель, и гневныйрумянецвыступилнаего
загорелом лице. - Как увижу этого мальчишку, непременно отлуплю.
- Нет, ты послушай, Гэбриель.