Таковбылближайший
эффект его действий. Последующие результаты не заставили себя ждать. Улица
практически перестала существовать для граждан Сан-Франциско, аобитатели
ее стали считать себя как бы живущими вне человеческого закона.Некоторые
из домов с самого начала были заселены коренными калифорнийцами испанского
происхождения; верные консервативной традиции своей расы,онипродолжали
льнуть к своим casa [дом, жилище (исп.)], даже когда американцыудалились
в новые, не столь гористые и болееудобныедляобитаниячастигорода.
Следуя социальному закону, обрекающему политически бесправное иуниженное
меньшинство на изолированное существование, на местоамериканцевприбыли
другие - коренные калифорнийцы, и улица вскореполучилаизвестностьпод
именем Испанского квартала.Вдумчивогонаблюдателя,склонногоотмечать
явления странные и достойные сожаления, должно было поразить, что всеэти
люди обитали в домах, нисколько не отвечавших их вкусам и навыкам, ивели
жизнь, чуждую их природным склонностям и обычаям.
Возле одного из описанных строений, а если быть более точным, топрямо
под ним, мистер Рамирес замедлил шаг и начал подъем по длиннойдеревянной
лестнице, которая привела его в конце концов к основаниюдома.Преодолев
вторую, стольжепротяженнуюлестницу,ондобралсядоверанды,или
галереи, второго этажа (деловтом,чтопервыйэтаждомабылпочти
полностью скрыт насыпью). Рамирес разыскал третью лестницу, ведшую насей
раз вниз. Спустившись, он оказался на открытой площадке передраспахнутой
настежь входной дверью. В холле несколько темнолицых людейбезсюртуков,
безворотничковибезгалстуковсидели,развалясь,ипокуривали
_сигаритос_, как видно, не страшась ни холода, ни тумана. У раскрытых окон
сидели две или триженщины.Нанихбылиослепительнобелыеюбкииз
тончайшего муслина, все в оборках, плечи же и головы у них были укутаныв
теплые шали, словно их талия, как линия экватора, разделяла лето и зиму.
Внутри дом был почти не освещен; желтовато-коричневыестеныитемная
мебель, с которой табачный дым постепенно снял лакировку, усугубляли общий
сумрак. Желтый дым клубился, заполняя веранды икомнаты.Сорочкимужчин
были испещрены коричневыми подтеками;желтоватыепятнавиднелисьина
ослепительно белых юбках дам.Верхнийсуставбольшогоиуказательного
пальца у всех присутствующихбылярчайшежелтым.Домнасквозьпропах
жженой бумагой итабаком.Изредканафонеэтогоритуальногоаромата
пробивались запахи красного перца и чеснока.
Двое-трое из куривших в холле мужчин степенно приветствовалиРамиреса,
как старого знакомого. Одна из женщин - самая полная из всех - появилась в
дверях гостиной. Придерживаяшальнаплечахстакойстарательностью,
словно она опасалась невзначай остаться нагой до пояса, женщинакокетливо
помахала молодому человеку черным веером и приветствовалаегосбольшой
живостью, обозвав "неблагодарной тварью", "изменником"и"иудой".Когда
Рамирес подошел поближе, женщина игриво спросила:
- Почему ты пропадал так долго и откуда ты явился, негодник?
-Неотложныедела,любовьмоя,-ответилРамиресснебрежной
галантностью.
Когда
Рамирес подошел поближе, женщина игриво спросила:
- Почему ты пропадал так долго и откуда ты явился, негодник?
-Неотложныедела,любовьмоя,-ответилРамиресснебрежной
галантностью. - Кто там наверху?
- Свидетели.
- А дон Педро?
- Тоже там. И сеньор Перкинс.
- Отлично. Я загляну немного погодя.
Простившись кивком, Рамиресбыстровзбежалполестнице.Напервой
площадке он остановился и неуверенно постучался в ближайшуюдверь.Никто
не ответил Он постучал громче и решительнее, ключ слязгомповернулсяв
замке, дверь распахнулась, появился человек в ветхом сюртуке и обтрепанных
брюках. Он яростно уставился на Рамиреса, сказал по-английски: "Какого еще
дьявола? Стучитесь рядом!" - и хлопнул дверью перед самым носомРамиреса.
Рамирес тут же направился к двери, указанной свирепым незнакомцем,ибыл
встречен густыми клубами дыма и приветственными возгласами.
Закруглымстолом,накоторомбылиразбросанызагадочноговида
документы, пергаментные свитки вгеографическиекарты,сиделишестеро.
Почти всеонибылипожилыелюди,темнолицыеиседовласые,аодин,
сморщенное лицо которого цветомифактуройпоходилонакорукрасного
дерева, был совсем дряхлый старик.
- Третьего дня ему исполнилось сто два года. Онглавныйсвидетельпо
делу Кастро. Удостоверяет подпись руки Микельторрены, - пояснил донПедро
Рамиресу.
- А помнит ли он вообще что-нибудь? - усомнился Рамирес.
- Кто знает? - пожалплечамидонПедро.-Ондастпоказаниепод
присягой; больше ведь ничего не требуется.
- Что за зверь живет у вас в соседней комнате?-спросилРамирес.-
Волк или медведь?
- Это сеньор Перкинс, - ответил дон Педро.
- А что он там делает?
- Переводит.
С некоторым раздражением Рамирес поведал, как он попал не в ту дверьи
сколь неприветливымоказалсянезнакомец.Присутствующиевыслушалиего
молча, со вниманием. Будьнаихместеамериканцы,Рамиреса,конечно,
подняли бы на смех. Но тут никто не улыбнулся; всякое нарушениеучтивости
даже для этих людей, нравственностькоторыхстоялаподвопросом,было
нешуточным делом. Дон Педро попытался разъяснить происшедшее:
- Видишь ли, у него здесь не все в порядке, - онпостучалпальцемпо
лбу. - Но он совсем непохожнадругихамериканцев.Точен,молчалив,
строгих правил. Часы пробьют три - он здесь; часы пробьют девять - уходит.
Битых шесть часов трудится в своей комнатушке. А сколько успевает сделать,
боже милосердный! Ты просто не поверишь. Целые тома!Фолианты!Вдевять
вечера раскрывает конверт, который кладетемунаконторкуегоpadrone
[патрон, наниматель(исп.)],вынимаетизконвертадесятьдолларов-
золотую монету - и уходит. Говорят, что половину оноставляетвигорном
доме, ровно пять долларов - ни цента более.Другиепятьдолларов-на
расходы.