Золото, если оно только там есть, должнолежать
ниже, в овраге, где я уже пробовал рыть раньше. На склонахяискалего,
просто чтобы угодить тебе, Жюли, ты ведь знаешь, это была твоя прихоть,-
сказал Гэбриель с легчайшим укором в голосе.
Страшная мысль мелькнула у миссис Конрой. А что, если докторДеварджес
ошибся? Что, если он составил свою карту в безумии или в бреду?Аможет,
Рамирес нарочно обманул ее? Так неужели после всех ее мук ей не достанется
в жизни ничего, кроме этого сидящего перед ней человека, который к тому же
не любит ее, как любили ее все другиемужчины?Отэтойпугающеймысли
миссисКонройсовсемрастерялась.Онаначиналапонимать,чтолюбит
Гэбриеля,иэтоповергалоеевотчаяние.Снепривычнымощущением
покорности и зависимостионавзглянуланамужаумоляющимиглазамии
сказала:
- Да, этобылаприхоть,милый,пустаяприхоть.Онаминовала.Не
сердись.
- Я не сержусь, - спокойно возразил Гэбриель.
Миссис Конрой вздрогнула, как от удара.
- Мне показалось, что у тебя огорченный вид, - сказала она, помолчав.
- Я другим огорчен. Я думал об Олли, - сказал Гэбриель.
Есть предел терпению даже у растерянной и напуганной женщины.
- Ну, конечно, - резко откликнулась она. - Олли, Олли и еще раз Олли. Я
и забыла, что только она одна у тебя на уме.
- Я думал о ней, - сказалГэбриельвсестемжеспокойствием,от
которого можно было сойти с ума. - И сдается мне, что раз утебясОлли
дружбы не получается, лучше вамжитьврозь.Дальшетакнельзя,Жюли,
дальше так нельзя. А самое горькое то, что Олли стало жить ещехуже,чем
прежде.
Миссис Конрой сидела с побелевшим лицом и грозно молчала. Мистер Конрой
продолжал свою речь:
- Я всегда мечтал послать Олли в пансион, но теперь она не хочет ехать.
Она ведь дурочка, Олли, ей не хочется сомнойрасставаться,иятоже,
дурень, не хочу, чтобы она уезжала. Значит, остается только один выход...
Миссис Конрой повернула голову, пристальнопогляделанамужасвоими
серыми глазами, но ничего не сказала.
- Тебе нужно на время уехать от нас, - продолжал Гэбриельвсетемже
ровным голосом. - Я слышал, что естьтакойобычай:послесвадьбыжена
уезжает навестить свою мать. Правда, у тебя нетздесьродных,-сказал
Гэбриель задумчиво, - так что ты не можешь к ним поехать. Нотыговорила
на днях, что у тебя есть какое-тоделовоФриско.Вотиотлично.Ты
съездишь туда на два-три месяца, а заэтовремямысОлличто-нибудь
придумаем.
Гэбриель был, наверное, единственным человеком насвете,откоторого
миссис Конрой способна была выслушать столь оскорбительное предложение, не
дав обидчику резкий отпор. Она лишьповернулакогнюсвоеокаменевшее
сразу лицо и горько рассмеялась.
- Почему же только на два-три месяца? - спросила она.
- Если ты не против, можно и на четыре, - сказал Гэбриель, -унасс
Олли останется лишнее время, чтобы уладить наши дела.
- Если ты не против, можно и на четыре, - сказал Гэбриель, -унасс
Олли останется лишнее время, чтобы уладить наши дела.
Миссис Конрой поднялась со стула ивсестемжеокаменевшимлицом
подошла к мужу.
- А что, - сказала она, как-то сразу охрипнув, - что, если я не пожелаю
уехать?
Гэбриель ничего не ответил; судя по выражению его лица, он считал,что
раз решение вопроса доверено женщине, ожидать от нее можно чего угодно.
- А что, - продолжала миссис Конрой хриплойскороговоркой,-ачто,
если я прикажу тебе вместе с этой девчонкой самому отсюда убраться? А что,
- тут она перешла на пронзительные дискантовые ноты, - а что, еслиявас
обоих выкину из этого дома, измоегособственногодома,сгонюсэтой
земли, с моей собственной земли? А? Что тогда? Что тогда?
Она кричала теперь во весь голос и молотила своей сухощавойручкойпо
плечу Гэбриеля, тщетно пытаясь вывести его из неподвижности.
- Ну, конечно, конечно! - успокоительносказалГэбриель.-Кажется,
кто-то стучится к нам, Жюли, - добавил он, медленно вставая инаправляясь
в прихожую. Он уловил заглушенный воплямимиссисКонройстуквдверь.
Отодвинув засов, он обнаружил стоявших у самого порога Олли и Сол.
Не трудно будет догадаться, что первой из троих, кто обрел дарречи-
этот благословенный дар божий, - была Сол.
- Мы здесь уже добрых пять минут стучимся в дверь, - сказала она,-а
на таком холоде это все равно что час. А я и говорю себе: "Сол, да чтоже
ты творишь такое? Люди только что поженились, на дворе ночь, а ты ломишься
к ним, нарушаешь, можно сказать, их священноеуединение!"Даиотвечаю
себе: "А все потому, что для дела ты здесь, а еслибыбезделапришла,
тогда тебе, Сара Кларк, и оправдания бы не было никакого". Апришлаяк
вам потому, миссис Конрой, что ребенка надобылодомойпроводить.-С
этими словами Сол стремительно прошла в семейную гостиную. - И вот...
Она смолкла. В гостиной никого не было. Миссис Конрой исчезла.
- А мне-то почудилось, будто я слышу...
Сол была явно растеряна.
- Это Гэйб сам с собой разговаривал,-совралаОллисбезошибочным
женским тактом. - Я так ведь и сказала тебе, Сол. Спасибо,чтопроводила
меня до самого дома. Спокойной ночи, Сол.
С проворством, от которого восхищенный Гэбриельбуквальнозадохнулся,
она подвела обомлевшую Сол к двери и выставила ее раньше,чемтауспела
что-либо еще сказать. Потом вернулась в комнату, неспешаснялассебя
шляпку и шаль и, взяв брата за руку, подвела его к прежнему месту у очага.
Пододвинув низкую скамеечку, она уселась напротив и,опершисьнаколени
Гэбриеля - это была ее любимая поза, -ухватилаегосновазаруку;а
потом, поглаживая эту гигантскую руку своими загорелыми пальчиками и глядя
брату прямо в глаза, сказала:
- Славный мой старина Гэйб!
Улыбка, мгновенно расцветшая на меланхолическом лицеГэбриеля,должно
быть, разгневала бы миссис Конрой еще сильнее, чем его недавние речи.
- Что у вас тут приключилось, Гэйб? - спросила девочка.