Наша дружба, в сущности, началась стого,что
ты в трогательном и милом письме попросил меня помочь тебевыпутатьсяиз
неприятной истории, скверной для любого человекаивдвойнеужаснойдля
молодого оксфордского студента. Я все сделал, и это кончилось тем, чтоты
назвал меня своим другом в разговоре с сэром Джорджем Льюисом, из-зачего
я стал терять его уважение и дружбу -дружбупятнадцатилетнейдавности.
Лишившись его советов, помощи и доброго отношения, я лишилсяединственной
надежной поддержки в своей жизни.
Затем ты посылаешь мне на суд очень милыестихи-типичныйобразчик
юношескойстуденческойпоэзии.Яотвечаюоченьдоброжелательно,с
фантастическими литературными гиперболами. Я сравниваю тебя то сГиласом,
то с Ганимедом и Нарциссом, - словом, стеми,коговеликийбогпоэзии
озарил дружбой, почтил своей любовью. Письмо походитнасонетШекспира,
только в несколько более минорном ключе. Понять его могтолькотот,кто
прочел "Пир" Платона или уловил дух той строгой торжественности, что греки
воплотили для нас в прекрасном мраморе. Скажу тебе откровенно,чтотакое
письмо, написанноевприятном,хотяиприхотливомстиле,ямогбы
адресовать любому милому юношеизлюбогоуниверситета,пославшемумне
стихи собственного сочинения, в полной уверенности, что он достаточно умен
и начитан, чтобы правильно истолковать все эти причудливые образы. Вспомни
же судьбумоегописьма!Изтвоихруконопереходитврукитвоего
отвратительного приятеля: от него - к шайке шантажистов; копии рассылаются
по всему Лондону моим друзьям, попадают и к директору театра, где ставится
моя пьеса; письмо толкуется как угодно, только не так, как надо.Общество
возбуждено: пошел слух, что мне пришлось заплатить огромную суммузато,
что я написал тебенепристойноеписьмо,иэтовпоследствиипослужило
основанием для безобразнейшего выпада, сделанного против меня твоим отцом.
Я предъявляю на суде оригинал письма, чтобы доказать егоистинныйсмысл,
но адвокат твоего отца объявляетписьмогнуснойипреступнойпопыткой
развратить Невинность, и в конце концов оно становитсячастьюуголовного
обвинения, которое выдвигает против меня прокурор, судья излагает письмо в
выражениях, свидетельствующих о низком культурном,новысокомморальном
уровне обвинителей, и в конечном итоге меня за это сажаютвтюрьму.Вот
что вышло из-за того, что я написал тебе столь очаровательное послание.
Когда мы с тобой были в Солсбери, ты все время волновался,потомучто
один из твоих старых приятелей послал тебе угрожающее письмо;тыупросил
меня повидать его, помочь тебе; мне это сулило гибель: мне пришлосьвзять
на себя всю твою вину и быть за всевответе.Когдатыпровалилсяна
выпускном экзамене в Оксфорде и тебе пришлосьуйтиизуниверситета,ты
телеграфировал мне в Лондон и просил приехать к тебе. Я немедленно еду,и
ты просишь взять тебя с собой в Горинг, так как при такихобстоятельствах
тебе не хочется ехать домой: в Горинге тебе очень приглянулся один дом;я
снимаю его для тебя - мне и это сулило гибель вовсехсмыслах.
Когдатыпровалилсяна
выпускном экзамене в Оксфорде и тебе пришлосьуйтиизуниверситета,ты
телеграфировал мне в Лондон и просил приехать к тебе. Я немедленно еду,и
ты просишь взять тебя с собой в Горинг, так как при такихобстоятельствах
тебе не хочется ехать домой: в Горинге тебе очень приглянулся один дом;я
снимаю его для тебя - мне и это сулило гибель вовсехсмыслах.Однажды,
придя ко мне, ты стал упрашивать меня написать что-нибудь для оксфордского
студенческого журнала - его собирался издаватькто-тоизтвоихдрузей,
которого я никогда в глаза не видал и ничего о нем не знал. Ради тебя -а
чего я только не делал ради тебя? - я отослалемустраничкупарадоксов,
первоначально предназначенных для "Сатердей ревю". Через несколько месяцев
я уже стою перед судом в Олд Бэйли из-занаправленияэтогожурнала.На
этом отчасти и построены уголовные обвинения против меня.Мнеприходится
защищать прозу твоего приятеля и твои собственныестихи.Прозаэтамне
отвратительна, а твои стихи ясталгорячозащищать,готовыйналюбые
жертвы из беспредельной преданности тебе итвоимюношескимлитературным
опытам и ради всей твоей молодой жизни. Я даже слышать не хотел о том, что
ты пишешь непристойности. И все же я попалвтюрьмуизастуденческий
журнал твоего приятеля, и за "Любовь, что не смеет по имени себя назвать".
К Рождеству я послал тебе "прелестный подарок", как ты самназвалегов
благодарственном письме; я знал, чтотебеоченьхотелосьполучитьэту
вещь, стоившую не больше сорока или пятидесяти фунтов. Но когда жизньмоя
пошла прахом и я разорился, судебный исполнитель, описавший мою библиотеку
и пустивший ее с молотка, сказал, что сделал это дляоплаты"прелестного
подарка". Именно из-за этого судебный исполнитель и явился вмойдом.В
тот последний ужасныйчас,когдатынадомнойиздеваешьсяисвоими
издевками хочешь заставить меня подать в суд на твоего отца и посадить его
под арест, я хватаюсь за последнюю соломинку, чтобы спастись отэтого,и
говорю, что это непосильныедляменярасходы.Втвоемприсутствиия
заявляю поверенному, что у меня нет средств, чтояникакнемогусебе
позволить такие траты, что денег мне взять неоткуда. Ты прекраснознаешь,
что все это правда. И что вместо того,чтобывтуроковуюпятницу,в
контореГэмфри,наперекорсебе,безвольнодатьгибельноедляменя
согласие, я мог бы, счастливый и свободный, быть во Франции,вдалииот
тебя, и от твоего отца, ничего не знать о его гнусной записке, не обращать
внимания на твои письма, - будь ятольковсостоянииуехатьизотеля
"Эвондейл". Но меня наотрез отказались выпустить оттуда. Ты пробыл тамсо
мной десять дней, да еще, к моемувеликомуи,признайся,справедливому
возмущению, поселил там же - за мой счет - своего приятеля, и этот счет за
десять дней возрос почти до ста сорока фунтов. Хозяин отеля сказал, что не
разрешит мне забрать вещи, пока я не оплачуэтотсчетполностью.Из-за
этого я и задержался в Лондоне.