С тебя была
сорвана личина воплощеннойрадостиинаслаждения,тамаска,чтотак
обманывала и сбивала с пути и тебя и меня. Теперь ты, если только сможешь,
поймешь хотьнемного,какястрадаю.Вкакой-тогазете,кажетсяв
"Пэлл-Мэлл", в рецензии на генеральную репетицию одной из моихпьес,про
тебя было сказано, что ты следовал за мной, как тень; теперьвоспоминание
о нашей дружбе тенью преследует меня здесь, оно никогда меня непокидает,
оно будит меня ночью, без конца повторяя одну и ту же повесть, и гонит сон
до самого рассвета; а на рассвете этот голос снова звучит,онпреследует
меня и в тюремном дворе, где я на ходу что-тобормочусамсебе;каждую
мелочь страшных ссор я вынужден вспоминать, нет ниоднойподробностииз
того, что случалось за эти годы, которая не воскресала бы в техзакоулках
мозга, где гнездятся скорбь и страдание; каждый резкий звук твоего голоса,
каждый жест, вздрагивание твоих нервных рук,каждоезлоеслово,каждая
ядовитая фраза вновь приходят на память;явспоминаювсеулицыивсе
набережные, где мы проходили, все стены комнат, все леса, окружавшиенас,
помню, в каком местециферблатастоялистрелкичасов,куданессяна
крыльях ветер, каков был цвет лунного лика.
Знаю, что есть лишь один ответ на все, что я тебе говорю: ты меня любил
все эти два с половиной года, когда Судьба сплетала в один алый узорнити
наших раздельных жизней, ты и вправду любил меня. Да, знаю, чтоэтотак.
Как бы ты ни вел себя со мной, я всегда чувствовал, что в глубине душиты
действительно меня любишь. И хотя я очень ясно видел, что мое положениев
мире искусства, интерес, который я всегда вызывал у людей, моебогатство,
та роскошь, в которой я жил, тысяча и одна вещь, которые делали моюжизнь
такой очаровательной и такой обаятельно неправдоподобной, все это, в целом
и в отдельности, чаровало тебя, привязывало ко мне; но, кроме всего этого,
что-то еще более сильное влекло тебя комне,итылюбилменягораздо
больше, чем кого бы то ни было. Тебя именяпостиглавжизнистрашная
трагедия, хотя твоя трагедия была непохожа на мою. Хочешь знать, в чем она
заключалась? Вот в чем: Ненависть в тебе всегда была сильнееЛюбви.Твоя
ненавистькотцубыластольвелика,чтосовершеннопересиливала,
превышала, затмевала твою любовь ко мне. Эти чувства не боролись или почти
не боролись меж собой, до такихразмеровдоходилатвояНенависть,так
чудовищно она разрасталась. Ты не понимал, чтодвумтакимстрастямнет
места в одной душе. Им не ужиться в этих светлых покоях.Любовьпитается
воображением, от которого мы, сами того несознавая,становимсямудрее,
лучше, сами того не чувствуя,становимсяблагороднее,чеммыесть;в
воображении мы можем охватить жизнь во всейполноте;оноитолькооно
помогает нам понять других каквихреальных,такивихидеальных
отношениях. ТолькопрекрасноеипониманиепрекрасногопитаетЛюбовь.
Ненависть может питаться чем попало. Не было ни одного бокала шампанского,
ни одного вкусного блюда, которое ты съел за эти годы, котороенепитало
бы твою ненависть, не утучняло бы ее.
ТолькопрекрасноеипониманиепрекрасногопитаетЛюбовь.
Ненависть может питаться чем попало. Не было ни одного бокала шампанского,
ни одного вкусного блюда, которое ты съел за эти годы, котороенепитало
бы твою ненависть, не утучняло бы ее. И в угоду ей ты игралмоейжизнью,
как играл на мои деньги, беспечно, безоглядно, недумаяопоследствиях.
Когда ты проигрывал, ты считал, что проигрыш не твой, когда выигрывал,ты
знал, что тебе достанется все ликование, вся радость победы.
Ненавистьослепляетчеловека.Тыэтогонепонимал.Любовьможет
прочесть письмена и на самойдалекойзвезде,нотыбылтакослеплен
Ненавистью, что не видел ничего застенамитвоеготесного,обнесенного
стеной вертограда - уже иссушенного излишествами твоих низменных страстей.
Ужасающее отсутствие воображения -этотпоистинероковойпороктвоего
характера-былоисключительноплодомНенависти,заполонившейтебя.
Неслышно, незаметноиневидимоНенавистьподтачивалатвоюдушу,как
ядовитый лишайник - корни больного слабого растения, и тыуженичегоне
видел, ничем не интересовался, кромесамыхмелочныхдел,самыхжалких
прихотей. Все то, что Любовь взрастила бы в тебе.Ненавистьотравлялаи
умерщвляла. Когда твои отец впервые стал нападать на меня, тонападалон
на меня как на твоего личного друга, в письме лично к тебе. Кактолькоя
прочел это письмо, полное непристойныхугрозигрубойбрани,ясразу
понял, что на горизонте моей неспокойнойжизнисобралисьтучистрашной
напасти. Я сказал тебе, что не желаю быть игрушкой для вас обоихввашей
застарелой ненависти друг к другу, что явЛондонедлянего-лучшая
добыча, чем некий иностранный посол в Гамбурге, что я буду несправедливк
самому себе, если позволю поставить себяхотьнаодинмигвподобное
положение, и чтовжизниуменяестьболеедостойныезанятия,чем
ссориться с таким человеком, как он, - вечнопьяным,деклассированными
полубезумным. Но тебе невозможно было это объяснить.Ненавистьослепляла
тебя. Ты твердил, что ваши ссоры никакого отношения ко мне неимеют,что
ты не позволишь отцу указывать тебе, с кем водить знакомство, чтосмоей
стороны будет просто нечестно вмешиваться в ваши дела.Дотого,какты
говорил со мной,тыужепослалотцувответглупейшуюипошлейшую
телеграмму. И, конечно, ты ивестисебясталглупоипошло.Человек
совершает в жизни роковые ошибки не потому, чтоведетсебябезрассудно:
минуты, когда человек безрассуден, могут быть лучшими в его жизни.Ошибки
возникают именно от излишней рассудочности. Этосовсеминоедело.Твоя
телеграмма задала тон всем твоим дальнейшимотношениямсотцоми,как
следствие, повлияла на всю мою жизнь. И самое нелепое - то, что даже самый
отпетый уличный мальчишкапостыдилсябыпослатьтакуютелеграмму.За
наглойтелеграммойсовершенноестественнопоследовалиписьматвоего
адвоката, и эти письма только подхлестнули твоего отца.