За
наглойтелеграммойсовершенноестественнопоследовалиписьматвоего
адвоката, и эти письма только подхлестнули твоего отца. Выбортыемуне
оставил. Из-за тебя это стало для него делом чести, или,вернее,угрозой
бесчестия: ты решил, что тогда твои притязания будутиметьбольшевеса.
Вот почему в следующий раз он напал на меня уже не как натвоеголичного
друга, в личном письме, акакначленаобщества,наглазахуэтого
общества.Мнепришлосьеговыгнатьизмоегодома.Тогдаонстал
разыскивать меня по всем ресторанам, чтобыпублично,передвсемсветом
поносить меня в таких словах, что, ответь я ему тем же, я погубил бы себя,
а не ответь совсем, погубил бы себя вдвойне.Тогда-тоинасталмомент,
когда ты должен был бы выступить и сказать, что не позволишьделатьменя
мишенью таких гнусных нападок, такого подлого преследования, итыдолжен
был бы сразу отказаться от каких бы то ни было притязаний намоюдружбу.
Надеюсь, теперь ты это понял. Но тогда ты ни очемнедумал.Ненависть
ослепляла тебя. Выдумал ты только одно, не считая оскорбительныхписеми
телеграмм твоему отцу: ты купил этотсмехотворныйпистолет,ивотеле
"Беркли" вдруг раздался выстрел, вызвавший такие сплетни, хуже которыхты
никогда в жизни не слыхивал. Впрочем, ты был явно ввосторге,чтоиз-за
тебя разгорелась такая чудовищная вражда междутвоимотцомичеловеком
моего общественного положения. Полагаю, что это вполне естественно льстило
твоему самолюбию и возвышало тебя в собственных глазах. Если бы твойотец
получилправораспоряжатьсятвоейфизическойоболочкой,котораяне
интересовала меня, и оставил бы мне твою душу,докоторойемунебыло
никакого дела, ты был бы глубоко огорчен таким исходом. Ты почуял поводк
публичному скандалу и ухватился за него. Ты был в восторге, предвкушая бой
и оставаясь при этом в безопасности. Никогда яневиделтебявлучшем
настроении, чем в то время. Единственным разочарованием было для тебякак
будто то, что никаких встреч между нами, никаких ссорнепроисходило.В
утешение себе ты посылал отцу такие немыслимые телеграммы, что несчастному
пришлось отдать распоряжение прислуге - ни под каким видом не вручатьему
твои послания, о чем он тебе и написал. Но ты не унялся. Ты сообразил, что
можно посылать ему открытки, и вовсю использовал такуювозможность.Этим
ты еще больше натравливал его на меня. Впрочем, не думаю, чтобы он мог так
легко отказаться от своих намерений. Фамильные черты характера были внем
слишком сильны. Его ненависть к тебе была столь же неистребима,кактвоя
ненависть к нему, а я был для вас обоих козломотпущения,предлогомдля
нападения и для защиты. Жажда быть у всех на виду была в твоем отце чертой
не индивидуальной, а родовой. И все же,еслибыегоодержимостьстала
угасать, ты раздул бы еезановосвоимиоткрыткамииписьмами.Таки
случилось. И, конечно, он зашел еще дальше. Сначала он нападал на меня как
на частное лицо,частнымобразом,потомкакначленаобщества-в
общественных местах,ивконцеконцоврешилсянасамыйжестокийи
последний выпад - напасть на меня, как на представителя Искусства,именно
там, где мое Искусство воплощалось вжизнь.
Ондостаетобманнымпутем
билетнапремьерумоейпьесы,замышляетустроитьскандал,прервать
спектакль,произнестигнуснуюречьпомоемуадресу,оскорбитьмоих
актеров, осыпать меня всякимигнусностямиинепристойностями,когдая
выйду на вызовы после финала, - словом, совершеннопогубитьменяимое
Искусство самыми грязными и мерзостными выходками. По счастью, вприпадке
случайной, пьяной откровенности, он хвастает перед кем-то своимипланами.
Об этом сообщают в полицию, и его в театр не пускают. Воттуттебепора
было вмешаться. Тут тебе представился подходящий случай. Неужели ты до сих
пор не понял, что тебе надо было воспользоваться этим,выйтиисказать,
что ты ни за что никому не позволишь из-за тебя губить мое Искусство? Ведь
ты знал, что значит для меня мое Искусство, знал, что оно-тотвеликий
глубинный голос, который сначала открыл меня мне самому, апотомивсем
другим, что оно - истинная моястрасть,талюбовь,передкоторойвсе
другие увлечения, словно болотная тина - перед красным вином или ничтожный
светляк на болоте - перед волшебным зеркалом Луны. Неужто ты итеперьне
понял, что отсутствие воображения - поистине самыйроковойпороктвоего
характера? Перед тобойстояласамаяпростая,самаяяснаязадача,но
Ненависть тебя ослепляла, и ты не видел, что надо делать. Я не мог просить
прощения утвоегоотцазато,чтоонпочтидевятьмесяцевподряд
преследовал и оскорблял меня самым гнусным образом. Избавиться оттебяя
тоже не мог. Не раз я пытался вычеркнуть тебя из своей жизни. Ядошелдо
того, что просто бежал из Англии за границу, надеясь укрыться от тебя. Все
было напрасно. Только ты один мог бы что-то сделать.
Ты держал все нити в своих руках. У тебя была полнаявозможностьхотя
бы отчасти отблагодарить меня за всю мою любовь, привязанность,щедрость,
за всю заботу о тебе. Если бы для тебя имела ценухотябыдесятаядоля
моего художественного таланта, ты поступил бы именнотак.То"свойство,
которое одно лишь позволяет человекупониматьдругихвихреальныхи
идеальных проявлениях", - это свойство втебеомертвело.Тобойвладела
одна мысль - как засадить твоего отца в тюрьму.Увидетьего"наскамье
подсудимых", как ты говорил, - только об этом ты идумал.Этовыражение
стало одним из навязчивых лейтмотивов всех твоих разговоров.Тыповторял
его за каждой трапезой.Чтож-твоежеланиеисполнилось.Ненависть
даровала тебе все, что ты желал.ОнабыладобройГоспожой.Такойона
бывает со всеми, кто ей служит. Два дня тыпросиделнапочетномместе,
рядом со стражей, наслаждаясь видом своего отцанаскамьеподсудимыхв
Главном уголовном суде. А на третий день я оказался на его месте.Чтоже
случилось? Вы оба бросали кости, ставя на мою душу, и вышлотак,чтоты
проиграл. Вот и все.
Ты видишь, что мне приходится рассказывать тебе отвоейжизни,иты
должен понять - почему.