Бывало, что даже в эти мрачные дни, самые мрачные дни моей жизни,мнеот
всей души хотелось утешить тебя. Вот до чего я был уверен, что тынаконец
понял свою вину.
Мне тогда не приходило в голову, что в тебе жил самый страшный на свете
порок -поверхностность.Аяглубокоогорчался,когдамнепришлось
передать тебе, что правом на переписку я должен воспользоватьсявпервую
очередь для улаживания семейных дел. Но брат жены написал мне, что, если я
хоть раз напишу своей жене, она не станет, ради меня и радинашихдетей,
возбуждать дело о разводе. Я считал своим долгом написать ей. Не говоряо
других доводах, я не мог вынести мысли, что меня разлучат с Сирилом,моим
прекрасным, горячо любимым и любящим сыном, лучшим из всех друзей,лучшим
из всех товарищей, потому что один волосок с егозолотойголовкидолжен
был бы стать мне дороже не только всего тебя, с головы до ног, ноивсех
сокровищ земного шара, и хотя так оно всегда и было, я осознал это слишком
поздно.
Через две недели после твоего обращения к начальству я получаю сведения
отебе.РобертШерард,самыйсмелыйисамыйблагородныйизвсех
блистательных людей, пришел ко мне на свиданиеи,междупрочим,сказал
мне, что в "Меркюр деФранс",этойгазетке,глупобахвалящейсясвоей
беспардонной продажностью, ты собираешься опубликовать статьюобомнес
выдержками из моих писем. Роберт спросил - вправду ли я сам этого пожелал?
Я был очень удивлен и расстроен и распорядился немедленнопрекратитьвсе
это.Моиписьмавалялисьутебяповсюду-ихразворовывалитвои
дружки-шантажисты, расхищали слуги в отелях, распродавали горничные. Ты по
легкомыслию просто не ценил того,чтоятебеписал.Номнеказалось
невероятным, что ты собираешься опубликоватькакие-тоотрывкиизнашей
переписки. Какие же письма ты отобрал? Никаких сведений я добиться не мог.
Это было первое, что я услыхал о тебе. Мне все это очень не понравилось.
Вскоре я получил и второеизвестиеотебе.Поверенныетвоегоотца
явились в тюрьму и вручили мне лично извещение о неуплате каких-то семисот
фунтов - таковабыласуммаихзатрат.Меняобъявилинесостоятельным
должником, приказали привести меня в суд. Я был решительно убежден,даи
сейчас уверен и еще вернусь к этомувопросу,чтоиздержкидолжнабыла
оплатить твоя семья. Ты лично взял на себя обязательство - объявитьсуду,
что твоя семья все оплатит. Именно поэтому адвокат и взялся заэтодело.
Ты отвечал за это полностью. Даже независимо от того, что ты взял насебя
обязательства перед своей семьей, ты мог быпочувствовать,что,погубив
меня во всех отношениях, ты должен был хотя быизбавитьменяотпозора
из-за совершенно ничтожной суммы, составлявшейменьшечемполовинутех
денег, которые я истратил натебязатрикороткихмесяцавГоринге.
Впрочем, сейчас я об этом больше не скажу ни слова.Однакояивправду
получил известие от тебя через клерка твоего адвоката по этомуделуили,
во всяком случае, в связи с ним.
В тот день, когда он пришел получитьмои
показания и свидетельства, он наклонился комнечерезстол,-тутже
присутствовал начальник тюрьмы, - и, взглянув на какую-тозапись,сказал
приглушенным голосом: "Принц Флер-де-Лис просил передатьвампривет".Я
посмотрел на него в недоумении. Он снова повторил эту фразу. Я не понимал,
что это значит."Этотджентльменсейчасзаграницей",-таинственно
добавил он. Для меня вдруг все прояснилось, и я помню, что впервые завсе
мое пребывание в тюрьме я рассмеялся. Все презрение мира прозвучало в этом
смехе. Принц Флер-де-Лис! Я понял - и все последующие события подтвердили,
что понял правильно, - что, несмотря навсеслучившееся,тыосталсяв
полнейшем неведении. Ты по-прежнему видел себя в ролипрелестногопринца
из пошлойкомедии,аневролимрачногогероятрагедии.Все,что
случилось, было для тебя золотым пером на шляпе, что скрываетузколобость
ничтожества, розовымцветкомнакамзоле,чтопрячетсердце,которое
согревается Ненавистью и только Ненавистью, а для Любви,лишьдляодной
Любви остается холодным. Принц Флер-де-Лис! Да, ты был прав, обращаясько
мне под вымышленным именем. Сам я в товремябылвообщелишенвсякого
имени. В огромной тюрьме, где я тогда был заперт,ябылобозначенлишь
буквой и цифрой на двери тесной камеры вдлиннейшемкоридоре,однимиз
тысячи мертвых номеров, как и одной из тысячи мертвых жизней. Но развене
нашлось средь множества невыдуманныхименвисторииболееподходящего
имени, по которому я тотчас узнал бытебя?Ведьянеискалтебяпод
блестками картонного забрала, пригодного лишь для забавного маскарада.О,
если бы твою душу, как и следовало бы,радитвоегожеблага,изранила
жалость, согнуло раскаяние, сокрушило страдание, тывыбралбынетакое
обличье, чтобы войти под его прикрытием в Обитель Скорби.Всевеликоев
жизни таково, каким оно нам видится, и потому, какнистраннотебеэто
может показаться, его трудно истолковать. Но всемелочижизни-только
символы. И все горькие уроки жизни скорее всегомыполучаемчерезних.
Твой случайный выбор вымышленного имени был и останется символическим.Он
выдал тебя с головой.
Полтора месяцаспустяпришлоитретьеизвестие.Менявызвалииз
тюремного лазарета, где я лежалтяжелобольной,чтобысрочнопередать
через начальника тюрьмы сообщение от тебя.Онпрочелмнетвоеписьмо,
адресованное лично ему, где тызаявляешь,чтособираешьсяопубликовать
статью "о делем-раОскараУайльда"настраницах"МеркюрдеФранс"
("газеты",кактыдобавилпосовершеннопонятнойпричине,"которая
соответствует нашей английской "Фортнайтли ревю") и хотел бы получитьмое
разрешение опубликовать выдержки и отрывки - из каких же писем? Изписем,
что я тебе писал из тюрьмы Холлоуэй, из тех писем, которые должны быть для
тебя священней и сокровенней всегонасвете!Иименноэтиписьматы
задумал предать гласности - на забавупресыщенномудекаденту,всеядному
фельетонисту, на посмешище мелким львятам Латинского квартала!Иеслив
твоемсобственномсердценичтоневозопилопротивстольвопиющего
святотатства, ты мог бы, по крайней мере, вспомнить сонет, написанный тем,
кто с болью и гневом видел, как письма Джона Китса продавались в Лондоне с
публичного торга, и тебе наконец стало бы понятно, о чем я говорювэтих
строчках:
Кристалл живого сердца раздроблен
Для торга без малейшей подоплеки.