Итакоепосвящениебылобынепростопроявлением
недостаточного вкуса в Искусстве; оно совершенно неприемлемоисдругих
точек зрения. Оно показалось бы продолжением той линии поведения,которой
ты придерживался и до ипослемоегоареста.Улюдейонавызвалабы
впечатлениеглупойбравады:образчикатогородасмелости,которая
продается по дешевке и задешево покупается на проезжих дорогах позора.Во
всем, что касается нашей дружбы, Немезида раздавила насобоих,какмух.
Посвящение стихов мне, пока я в тюрьме,показалосьбынеумнойпопыткой
остроумной отповеди:"талант",которымтытакнеприкрытогордилсяв
прежние дни, сочиняя свои ужасные письма, - надеюсь, что этидниникогда
больше не возвратятся, - которым ты так любил хвалиться. Это посвящение не
произвело бы того серьезного, прекрасноговпечатления,накоторое-я
надеюсь, я уверен - ты рассчитывал. Если бы ты посоветовалсясомной,я
дал бы тебе совет несколько отложить публикацию книгиили,еслибыэто
пришлось тебе неповкусу,напечататьеесперваанонимно,апотом,
завоевав любовь к своей поэзии - только эту любовь и стоит завоевывать,-
ты мог бы обернуться и заявить: "Цветы, которыми вы восхищаетесь, взращены
мной, и вот я подношу их тому, кого вы считаете парией и изгоем, - взнак
своей любви, уважения и восхищения". Но ты избралнеподходящийспособи
неподходящий момент. Есть свой такт в любви и свой такт влитературе:ты
невосприимчив ни к тому, ни к другому.
Я так много говорю об этом, чтобы ты представил себевседоконцаи
понял, почему я написал Робби письмо, полное такого гневаипрезренияк
тебе, категорически запретил посвящение и выразил желание, чтобы все,что
касается тебя в моем письме, было тщательно переписано и отослано тебе.Я
чувствовал, чтонасталонаконецтовремя,когдатыбудешьвынужден
увидеть, признать и обдумать хотя бы отчасти все, что тынатворил.Можно
упорствовать в слепоте до тех пор, пока она не превратится вуродство,и
человеку, лишенному воображения,еслиегоничтонесмоглопробудить,
суждено окаменеть до полной бесчувственности, и хотятеломожетестьи
пить и предаваться наслажденьям, но душа,чьимобиталищемслужиттело,
будет абсолютно мертва, как душа Бранка д'Орья у Данте.По-видимому,мое
письмо дошло до тебякакразвовремя.Насколькоямогусудить,оно
поразило тебя, как громом. В своем ответе Робби ты пишешь, чтоты"нев
силах ни думать, ни говорить". И вправду, ты,кажется,невсилахбыл
придумать ничего лучше, чем пожаловаться в письмесвоейматери.Иона,
разумеется, в злосчастной и для нее и для тебя слепоте, ктвоейистинной
пользе утешает тебя всеми измышлениями, какие только приходят ей в голову,
и, должно быть, снова убаюкивает тебя и возвращаетвтоженесчастное,
недостойное состояние, что же касается меня, то всем моим друзьям она дает
понять,что"жестокообижена"суровостьюмоегоктебеотношения.
Собственно, эти свои обиды она поверяет не только моим друзьям, но итем,
кого нельзя считатьмоимидрузьями,-аихгораздобольше,какты
прекрасно знаешь: через людей, которые с большой теплотой относятся к тебе
итвоемусемейству,мнесталотеперьизвестно,чтоиз-заэтогоя
совершеннопотерялзначительнуюдолютогосочувствия,котороемне
постепенно, но прочно завоевывали и мой всемипризнанныйталант,имои
страдания.Людиговорят:"А!Сначалаонпыталсязасадитьвтюрьму
благородного отца, но этазатеясорвалась;теперьонпереметнулсяна
другую сторону и обвиняет в своих неудачах ни в чем не повинного сына! Да,
мы презирали его по заслугам! Он того стоит!" Мнекажется,чтоеслиуж
твоя мать, услышавмоеимя,неможетнайтинисловасожаленияили
раскаяния в том, что внесла свою - и немалую-долювразорениемоего
домашнего очага, то ей больше подобало бы хранитьмолчание.Аты-не
кажется ли тебе, что для тебя было бы лучше во всех отношенияхнеписать
ей письма, полные жалоб, а написатьпрямокомне,набравшисьсмелости
сказать мне все, что тебе нужно было сказать - иди то,чтотебемнилось
нужным? Скоро минет год, как я написал то письмо. Вряд ли ты все это время
был "не в силах ни думать, ни говорить". Почему же ты мне ненаписал?Ты
видел по моему письму, как глубоко я ранен, как взбешен твоимповедением.
И более того - перед твоим взором наконец предстала в истинномсветевся
твоя дружба со мной - без всяких недомолвок. В былыеднияоченьчасто
говорил тебе, что ты губишь всю мою жизнь. Ты всегда смеялся. ЭдвинЛеви,
на самой заре нашейдружбы,увидел,кактывсегдавыталкиваешьменя
вперед, подставляя под самые сокрушительные удары, заставляешьнестивсе
тяготы и расходы даже в тех твоих оксфордских неприятностях,-еслиэто
так называется, - по поводу которых мы обратилиськнемузасоветоми
помощью, - и целый час уговаривал меня не знаться с тобой;икогдаяв
Брэкнелле рассказывал тебе об этом разговоре, ты только смеялся.Когдая
сказал тебе, что дажетотнесчастныйюноша,которыйвпоследствиисел
вместе со мной на скамью подсудимых, не один раз предупреждал меня, что ты
во сто крат опаснее всех тех простых парней, с которымияимелглупость
водить знакомство, и навлечешь наменястрашныенесчастья,-тытоже
смеялся, хотя уже не так весело. Когда мои наиболее высоконравственные или
наименее преданные друзья бросали меня из-занашейдружбыстобой,ты
смеялся с издевкой. Ты покатывалсясосмеху,когдапоповодупервого
оскорбительного для меня письма, написанного тебе твоимотцом,ясказал
тебе, что послужу только орудием и что вы доведете меня добедыввашей
чудовищной ссоре. Но все вышло так, как я предсказывал, по крайней мере, в
том, к чему это привело. И совершенно непростительно, что ты не видел, как
все обернулось.