Падение, позор, нищета, горе,отчаяние,страданияи
даже слезы, бессвязныеслова,срывающиесясгуботболи,раскаяние,
котороеусеиваетпутьчеловекатерниями,совесть,выносящаясуровый
приговор, самоуничижение, которое становится карой, несчастье,посыпающее
голову пеплом, невыносимая мука, облекающая себя во вретище и льющая желчь
в собственное питье, - все это отпугивало меня. И за то, чтоянежелал
знаться ни с одним из этих чувств, меня заставили испробоватьвсеихпо
очереди, заставили питаться ими - и долго, очень долго у меня не было иной
пищи.
Я ничуть не жалею, что жил ради наслаждения. Я делал это в полнуюмеру
- потому что все, что делаешь, надо делать в полную меру. Нет наслаждения,
которого бы я не испытал. Я бросил жемчужину своей души в кубок с вином. Я
шел тропой удовольствий под звуки флейт. Я питался сотовым медом. Ножить
так постоянно - было бы заблуждением, это обеднило бы меня. Мне нужно было
идти дальше. В другой половине сада меня ждали иные тайны. И, конечно, все
это было предсказано, предначертано в моем творчестве. Кое-что можно найти
в "Счастливом Принце", кое-что - в "Юном Короле", особенно в техстроках,
где Епископ обращаетсякколенопреклоненномуюноше:"Тот,ктосоздал
несчастье, не мудрее ли тебя?" - когда я писал эту фразу, она казалась мне
не более чем фразой; и оченьмногоескрытовтойтемеРока,которая
красной нитью вплетается в золотую парчу "Дориана Грея"; в статье"Критик
в роли художника" это переливается всеми цветами радуги; в "Душе человека"
это написано просто и читается слишком легко; это один изрефренов,тема
которого,постоянновозвращаясь,придает"Саломее"такоесходствос
музыкальной пьесой и связывает ее воедино, какбалладу;ононашлосвое
воплощение в стихотворении в прозе о человеке,которыйбронзовуюстатую
"Наслажденья, что живет лишь миг" должен перелить визображенье"Скорби,
что пребудет вечно". Иначе и не могло быть. В каждыймоментсвоейжизни
человек представляет собой не только то, чем онбыл,ноито,чемон
станет. Искусство символично, потому что человек - это символ.
И если мне удастся добиться этого в полной мере, моятворческаяжизнь
найдет свое самое законченное воплощение. Потому чтотворческаяжизнь-
это просто самосовершенствование. Смирение художникапроявляетсявтом,
что он принимает с открытой душой все, что бы ни выпалонаегодолю,а
Любовь художника - лишь то чувство Красоты, которое обнажаетпередмиром
свое тело исвоюдушу.Патервсвоем"Мариусе-эпикурейце"старается
воссоединить жизнь художника с религиознойжизнью-всамомглубоком,
прекрасном и строгом смысле слова. Но Мариус -попреимуществузритель;
хотя надопризнать,чтоонидеальныйзритель-изтех,комудано
"созерцатьзрелищежизнисподобающимичувствами",поопределению
Вордсворта, считавшего это целью поэта; но все же не более чем зритель, и,
быть может, зритель, слишком увлеченный прелестью Сосудов Святилища, чтобы
заметить, что перед ним Святилище Скорби.
Я нахожу гораздоболееглубокоеинепосредственноесоприкосновение
подлинной жизни Христа с подлинной жизньюхудожникаииспытываюострую
радость при мысли, что задолго до того, как скорбь взяла меня в своируки
и предала меня колесованию,яписалв"Душечеловека",чточеловек,
стремящийсявсвоейжизниподражатьХристу,долженвсецелои
неукоснительно оставаться самим собой, и привел в пример не только пастуха
на холмах и узника в темнице, но и живописца,длякотороговесьмир-
зрелище, и поэта, для которого весь мир - песня. Помню,якак-тосказал
Андре Жиду, сидяснимвместевкаком-топарижскомкафе,чтохотя
Метафизика меня мало интересует, а Мораль - не интересует вовсе, но тем не
менеевсе,когда-либосказанноеПлатономилиХристом,можетбыть
перенесено непосредственно в сферу искусства и найдет в ней своенаиболее
полное воплощение. Это обобщение было столь же глубоко, как и ново.
Мы можем увидеть в Христе то полное слияние личности с идеалом, которое
составляет истинное различие между классическим и романтическим Искусством
и превращает Христа в подлинного предтечу романтического движения в жизни,
но это не все: самую суть его личности, так же как иличностихудожника,
составляло могучее, пламенное воображение. В сфере человеческихотношений
он раскрывал то родственное внимание, которое в сфереИскусстваявляется
единственнойтайнойтворчества.Онпонималпроказупрокаженного,
незрячесть слепого, горькое злосчастие тех, ктоживетрадинаслаждения,
странную нищету богатых. Теперь тебе понятно - понятно ли? - что,написав
мне в моем бедственном положении: "Когда вы не на пьедестале, вы никому не
интересны. Как только вы заболеете в следующий раз, я немедленно уеду",-
ты был равно чужд и истинной природе художника, и тому, что МэтьюАрнольд
называет "тайной Христа". Если не первое, то второемоглобыдатьтебе
почувствовать, что все, происходящее с другим, происходит с тобой лично, и
если ты хочешь, чтобы перед тобою была надпись, которую ты могбычитать
на рассвете и на закате, на горе и на радость, начертай настенахсвоего
дома буквами, доступными солнечной позолоте и лунному серебру:"Все,что
происходит с другим, происходит с тобой", - и если кто-нибудь спросит, что
означает эта надпись, можешь ответить, что онаозначает"СердцеГоспода
Иисуса Христа и разум Шекспира".
Да, местоХриста-средипоэтов.ВсеегопониманиеЧеловечности
порождено именновоображениемитолькочерезвоображениеможетбыть
осуществлено. Человек был для него,чемБог-дляпантеиста.Онбыл
первым, кто признал единство и равенство рассеянных племен. Донегобыли
богиилюди,и,почувствовав,черезчудосострадания,чтовнем
воплотилось и то и другое начало, он стал именовать себя то сыномБожьим,
то сыном Человеческим, смотря по тому, кем он себя ощущал. Он больше,чем
кто-либо за всю историю человечества, пробуждает в нас то ощущение чуда, к
которомувсегдавзываетРомантизм.