И - самое главное - Христос былвеличайшимизвсехИндивидуалистов.
Смирение, так же как и свойственное художнику приятие всего происходящего,
- это всего лишь способ самовыражения. Христос всегда ищет одного-души
человеческой. Он называет ее "ЦарствомБожиим"инаходитеевкаждом
человеке. Он сравнивает ее с тем, что мало самопосебе-скрохотным
семечком, с горстью закваски, с жемчужиной. Ибо свою душу обретаешь только
после того, как отрешишься от всех чуждыхстрастей,отвсего,нажитого
культурой, - от всего, чем ты владел, будь то дурное или хорошее.
Со всей мятежностью, свойственной моей натуре, совсемупорством,на
которое была способна моя воля, я сопротивлялся ударам судьбы, пока у меня
не осталось ничего на свете, кроме Сирила.Ясталузникоминищим.Я
потерял доброе имя, положение в обществе, счастье, свободу, богатство.Но
одно бесценное сокровище у меня сохранилось - это был мой родной сын,мой
первенец. Внезапно закон вырвал его у меня. Это былтакойсокрушительный
удар, что я не знал, как житьдальше,итогдаябросилсянаколени,
склонил голову и со слезами сказал:"Телоребенка-тоже,чтотело
Господне; я недостоин ни того, ни другого". Мне кажется,чтоэтаминута
меня спасла. Я увидел, что мне остается только одно - со всем примириться.
И с тех пор - как бы странно это ни показалось тебе - ясталсчастливее.
Ведь я постиг собственную душу, прикоснулся к самойеевысшейсути.Во
многом я вел себя как ее злейший враг, но я увидел, что она встретила меня
как друга. Когда прикасаешься к собственной душе, становишься простым, как
дитя, - таким, как заповедал Христос.
Трагедия людей в том, что лишь немногие"владеютсобственнойдушой",
пока к ним не придет смерть. Эмерсон говорит: "Самостоятельный поступок-
вот что реже всего встречается в человеке".Этосовершенносправедливо.
Человек часто бывает не самим собой, а кем-тодругим.Мыслибольшинства
людей - это чьи-то чужие мнения, ихжизнь-подражание,ихстрасти-
заемные страсти. Христос был нетольковеличайшим,ноисамымпервым
ИндивидуалистомвИсторииЛюдипыталисьпредставитьегозаурядным
филантропом, уподобляя его отталкивающим филантропам девятнадцатоговека,
илиназывалиегоАльтруистом,причисляяклюдямнепросвещенными
сентиментальным. Но он небылнитем,нидругим.Конечно,онжалел
бедняков и тех, кто брошен втемницы,униженных,несчастных-ноеще
большую жалость вызывалиунегобогатые,те,ктоупорногонитсяза
наслажденьями, те, кто теряет свободу, отдаваясь в рабство вещам, те,кто
носит тонкие одежды и живет в королевских покоях. Богатство иНаслаждение
казались ему гораздо более глубокой трагедией, чем Бедность и Страданье. А
что касается Альтруизма, токтолучшенегопонимал,чтонамиправит
призванье, а не пристрастье и что нельзя собирать виноград с терновникаи
смоквы с репейника?
Его кредо было не в том, чтобы сделать своейосознанной,определенной
целью жизнь для других.
Не это лежало в основеегоубеждений.Когдаон
говорит: "Прощайте врагам вашим", - он говорит это не ради твоего врага, а
ради тебя самого,итолькопотому,чтоЛюбовьпрекраснееНенависти.
Увещевая юношу, которого он полюбил с первоговзгляда,онговоритему:
"Продай все, что имеешь, и раздай нищим" - думая не о нужде бедняков, ао
душе юноши, которую богатство губило. В своих взглядах на жизнь онзаодно
схудожником,которыйзнает,чтопонепреложномузакону
самосовершенствования поэту должно петь, скульптору - отливать своимысли
в бронзе, а художнику - превращать мир в зеркало своих настроений -столь
же неизбежно и непременно, как шиповнику должно цвести по весне,зерну-
наливаться золотом к жатве, а Луне - превращаться изщитавсерпииз
серпа в щит в своих предначертанных странствиях.
Но хотя Христос и не говорил людям: "Живите ради других", - онуказал,
что нет никакого различия между чужой и своей жизнью. Иэтимондаровал
человеку безграничную личность, личность Титана. Сегоприходомистория
каждого отдельного человека стала - или могла бы стать-историейвсего
мира. Конечно, спору нет - Культура сделалачеловеческуюличностьярче.
Искусство вселиловнасмириадыдуш.Те,ктонаделентемпераментом
художника, удаляются в изгнание вместе с Данте и познают, как горекчужой
хлеб и как круты чужие лестницы; онинаминутупроникаютсябезмятежной
ясностью Гете и все же так хорошо понимают, отчего Бодлер воззвал к Богу:
O Seigneur, donnez-moi la force et le courage
De contempler mon corps et mon coeur sans degout
[О Боже, дай мне сил глядеть без омерзенья
на сердца моего и плоти наготу (фр.)].
Из сонетов Шекспира эти люди, - быть может, на свою беду, -вычитывают
тайну его любви и присваивают еесебе;ониновымвзглядомсмотрятна
окружающую их жизнь только потому, что услышали один из ноктюрновШопена,
или подержали в руках вещи, созданные греками, илипрочлиисториюлюбви
давно умершего мужчины к давно умершей женщине, чьи волосы были похожина
тончайшие золотые нити, а губы напоминали зерна граната. Но все сочувствие
артистического темперамента по праву отдается лишь тому,чтонашлосвое
выражение. В словах лииливцвете,вмузыкеиливмраморе,через
раскрашенные маски Эсхиловой трагедии и через просверленные исоединенные
стебли камыша сицилийского пастуха человек должен раскрытьсяиподатьо
себе весть.
Для художника экспрессия - это вообщеединственныйспособпостижения
жизни. То, что немо, - для него мертво. Но для Христаэтобылонетак.
Почти священный ужас вызывает дивная сила воображения, которым онохватил
весь мир бессловесного, весь безгласный мир боли, и принял его вцарствие
свое, а сам навеки сделался его голосом. Тех, о комяужеговорил,кто
немотствует под гнетом и "чье молчаньевнятнотолькоБогу",онназвал
братьями. Он старался стать глазами слепца, ушами глухого, воплем на устах
того, чей язык присох к гортани.