Бесспорно. Ночтоэто
за дела! Что это за соперничество! Ты часто осыпал насмешками ивышучивал
своего отца за то, что он уехал из дома твоего кузена и не сталтамжить
только радитого,чтобыпосылатьемуизсоседнегоотелягрязныеи
оскорбительные письма. Но сам ты всегда поступал со мной точно так же.Ты
неизменно завтракал со мной в каком-нибудь ресторане, дулся илиустраивал
мне сцену во время ленча, а потом уходил в Уайт-клуб иписалмнеписьмо
самого гнусного содержания. В одном только ты отличался от своегоотца-
отослав мне письмо с нарочным, ты несколько часов спустя являлся ко мне на
квартиру - не с извиненьями, а только для того, чтобы справиться,заказал
ли я обед в "Савое", а если нет, то по какой причине.Случалось,чтоты
являлся даже раньше, чем я успевал прочесть твое оскорбительноепослание.
Помню, как-то раз ты попросил меня пригласить к ленчу в "Кафе-Рояль"двух
твоих друзей, один из которых был мне совершенно незнаком. Я пригласилих
и по твоему настоянию заранее заказал особенно роскошныйленч.Япомню,
что был вызван chef и ему были даны особые указания насчет вин. Но к ленчу
ты не явился, а прислал злобное письмо прямовКафестакимрасчетом,
чтобы его принесли, когда мы уже прождали тебя целых полчаса.Япробежал
глазами первую строчку, понял, в чем дело, и,положивписьмовкарман,
объяснил твоим друзьям,чтотывнезапнозанемог,идальшевписьме
говорится о симптомах твоего недомогания. Признаться, я прочел этописьмо
только вечером, когда переодевался к обеду на Тайт-стрит. Как раз когдая
пробирался сквозь всю эту грязь, с бесконечной грустью спрашивая себя, как
ты можешь писать письма, которые можно сравнить только спенойнагубах
эпилептика, слуга доложил мне, что ты ждешь в холле и хочешь во что быто
ни стало увидеться со мной хотя бы на пять минут. Япослалпроситьтебя
подняться ко мне. Ты вошел - лицо утебябылодействительнобледноеи
перепуганное - и стал умолять меня о помощи и просить совета,потомучто
ты узнал, что поверенный из Лэмли разыскивал тебя в доме на Кэдоган-сквер,
ибоялся,чтотебеугрожаютстарыеоксфордскиенеприятностиили
какая-нибудь новая опасность. Я тебя успокоил,убедил,чтоэто,должно
быть, всего-навсего счет от какого-нибудь торговца - так оно иоказалось,
- я оставил тебя обедать и позволил тебе провести со мной весьвечер.Ты
ни словом не обмолвился о своем чудовищном письме;ятожепромолчал.Я
отнесся к нему просто как к несчастной вспышке несчастногохарактера.Мы
никогда больше не затрагивали эту тему. Для тебя не было ничего необычного
в том, чтобы, отправив мне оскорбительное письмо в 2:30, примчаться ко мне
за помощью в тот же день в 7:15. Это вошлоутебявпривычку.Вэтом
отношении, как и во многих других, ты оставил далеко позадисвоегоотца.
Когдавсудечиталивслухегоотвратительныеписьмактебе,ему,
естественно, стало стыдно, и он лил крокодиловыслезы.Ноеслибыего
адвокат прочитал твои письма к нему, все почувствовали бы еще больший ужас
и отвращение.
Ты не только перещеголял его в его "делах" в областистиля,
но и далеко превзошел в приемах нападения.Тыиспользовалтелеграммыс
открытым текстом и почтовыеоткрытки.Ясчитаю,чтоподобныеспособы
досаждать людям ты мог бы оставить таким типам, как Альфред Вуд, - для них
это единственный источник заработка. Ты не согласен? То, чтодлянегои
ему подобных было профессией, тебе доставляло радость, злобную радость. Ты
не бросил свою отвратительнуюпривычкуписатьоскорбительныеписьмаи
после того, что случилось со мной из-за них и благодаря им. Ты до сихпор
видишь в этом одноизсвоихдостиженийипродолжаешьупражнятьсвои
таланты в отношении моих друзей, тех, кто скрасил мою тюремную жизнь своей
добротой, как РобертШерардуидругие.Этопозорно.Тыдолженбыть
благодарен Роберту Шерарду за то, что он, узнав от меня, чтоянехочу,
чтобы ты публиковал в "Меркюр де Франс" какую бытонибылостатью,с
письмами или безних,довелэтодотвоегосведенияипомешалтебе
причинить мне - быть может, невольно - новую боль, вдобавок к той, чтоты
мне уже причинил.Тыдолженпомнить,чтованглийскойгазетеможно
опубликовать покровительственное, обывательское письмо о "честной игре"с
"человеком, который пал". Оно будет лишь продолжениемстаринныхтрадиций
английской прессы, ее привычного отношения кхудожникам.НовоФранции
такой тон вызовет насмешкинадомнойипрезрениектебе.Янемог
допустить публикации статьи, пока не узнал, каковаеецель,настроение,
подход к вещам и тому подобное. В искусствеблагиенамеренияничегоне
стоят. Все дурное в искусстве - следствие благих намерений.
Ты писал желчные и обидные письма не только Роберту Шерарду, но ивсем
моим друзьям, которые считали нужным принимать во внимание моичувстваи
пожелания во всем, что касается меня лично: в публикации статей обо мне, в
огласке моих писем и подарковитакдалее.Тыоскорблялилипытался
оскорбить очень многих.
Подумал ли ты когда-нибудь о том, в каком ужасном положении яоказался
бы, если бы последние два года, отбывая тяжкое наказание, я зависел быот
твоейдружбы?Думаллитыобэтом?Почувствоваллитыхотьраз
благодарность к тем, кто облегчилмоетяжкоебремясвоейбезграничной
добротой, беззаветной преданностью,радостнойибодройщедростью,кто
посещал меня все время, писал мне прекрасные,полныесочувствияписьма,
занимался моими делами, устраивал мою будущую жизнь, не покидал меня среди
всех поношений, злословия, неприкрытых издевательств и прямых оскорблений?
Я благодарю Господа каждый день за то, что он дал мне друзей,несхожихс
тобой. Им я обязан всем. Все книги,какиетолькоестьвмоейкамере,
оплатил из своих карманных денег Робби. Когда менявыпустят,платьедля
меня будет куплено на те же средства. Мненестыдноприниматьто,что
дается любовью и преданностью.