Если бы мы прежде сказали ему правду,отсколькихстраданийи
оскорблений я был бы избавлен! Ты помнишь, как я предлагал сказать ему все
в тот вечер, когда ты возвратился из Алжира. Ты отказался наотрез. Ивот,
когда он пришел после обеда, мы принялись ломатькомедию,чтобыуверить
его, что твой отец - безумец, одержимый бредовыми и беспочвеннымиидеями.
Это была превосходная комедия, пока ей можно было верить,темболеечто
Перси принял ее всерьез. К несчастью,кончиласьонасамымнепристойным
образом. И то, о чем я сейчас пишу, - одно изпоследствийэтойигры,и
если это тебя обеспокоит, расстроит, не забывай, прошутебя,чтоэто-
глубочайшее унижение, которое мне суждено пережить. У меня нетвыбора.У
тебя - тоже.
Второе, о чем мне нужно стобойдоговориться,-этото,накаких
условиях, где и как мы встретимся с тобой,когдазакончитсясрокмоего
заключения. По отрывкам изтвоихписем,написанныхкРоббивначале
прошлого лета, я понял, что ты запечатал в два пакета мои письма к тебеи
мои подарки - по крайней мере, то, что-от них осталось - и хочешь передать
их мне из рук вруки.Разумеется,необходимовернутьихмне.Тыне
понимал, почему я пишу тебе прекрасные письма,такжекакнепонимал,
почему я дарю тебе прекрасные вещи. Тебебылоневдомек,чтописьмане
предназначались для того, чтобы отдавать их в печать, так же как подарки -
для того, чтобы отдавать их в заклад.Крометого,онипринадлежаттой
стороне жизни, с которой давно покончено, той дружбе, которую ты почему-то
никак не мог оценить подостоинству.Тебеостаетсятолькоудивляться,
оглядываясь на те дни, когда вся моя жизнь былавтвоихруках.Ятоже
оглядываюсь назад с удивлением и с иными, совсем иными чувствами.
Если все будет в порядке, меня должны выпустить к концу мая и я надеюсь
сразу же уехать в какую-нибудь маленькую приморскую деревушку за границей,
вместе с Робби и Мором Эди. Как говорит Эврипид в одной из своихтрагедий
об Ифигении, море смывает все пятна иомываетвсеранывмире."Море
смывает с людей все беды".
Я надеюсь провести со своими друзьями хотя бымесяц,инадеюсь,что
рядом с ними, под их благотворным влиянием, я обрету покой, равновесие, их
присутствие облегчит тяжесть, лежащую у меня на сердце, и умиротворитмою
душу. Меня со странной силой тянутксебевеликиепервобытныестихии,
такие, как Море, которое быломнематерьюнеменьше,чемЗемля.Мне
кажется, что все мы чересчур много созерцаем Природу и слишком маложивем
в ней. Теперь я понимаю, что греки удивительно здраво смотрелинажизнь.
Они никогда не болтали о закатах, не спорили, лиловы ли тени на травеили
нет. Но они знали, что море зовет пловца, а прибрежный песок стелетсяпод
ноги бегуну. Они любили деревья за их тенистую сень, а лес - за полуденную
тишину. Виноградарь прикрывал свою голову плющом, чтобы солнечные лучине
жгли его, когда онсклоняетсякюнымлозам,авгирлянды,которыми
украшали художника и атлета - этиклассическиеобразы,оставленныенам
Грецией,-вплеталилистьягорькоголавраидикогосельдерея,не
приносившие людям никакой иной пользы.
Мыназываемсвойвекутилитаристским,амеждутеммынеумеем
пользоваться ни единой вещью на свете. Мы позабыли, что Воде дано омывать,
Огню - очищать, а Земле - быть матерью всем нам.ПоэтомуИскусствонаше
принадлежит Лунеииграетстенями,тогдакакгреческоеИскусство,
принадлежащее Солнцу, имело дело с реальнымипредметами.Яуверен,что
силы стихий несут очищение, и мне хочется вернуться книмижитьсреди
них. Конечно, такому современному человеку, как я,-яведьenfantdu
siecle [дитя своего века (фр.)], - всегда радостно хотя бы простоглядеть
на мир. Я трепещу от радости, когда думаю, что в самый деньмоеговыхода
из тюрьмы в садах будут цвести и ракитник и сирень и яувижу,какветер
ворвется трепещущейкрасотойвструящеесязолоторакитника,заставит
сирень встряхнуть бледно-лиловыми султанами - и весьвоздухвокругменя
станет арабской сказкой. Линней упал наколениизаплакалотсчастья,
увидев впервые одну из горных пустошей в Англии, всю желтуюоткрохотных
ароматных цветов обыкновенного дрока; я знаю, что и меня(ведьдляменя
цветы - плоть от плоти желания) ждут слезыналепесткахроз.Такбыло
всегда, с самого моего детства. Нет ниединогооттенка,затаившегосяв
чашечке цветка или в изгибе раковины,который,покакому-тотончайшему
созвучию с самой сутью вещей, не нашел быоткликавмоейдуше.Каки
Готье, я всегда был одним из тех, pour qui le mondevisibleexiste[для
кто создан видимый мир (фр.)].
Но теперь я понимаю, что за всей этой Красотой, за всем ее очарованием,
прячется некий Дух, для которого все расцвеченные поверхностииформы-
только обличья выражения, и я хочу достичь гармонии именно с этим Духом. Я
усталотчленораздельныхвысказыванийлюдейивещей.Мистическоев
Искусстве, Мистическое в Жизни, Мистическое в Природе - вот чего я ищу,и
в великих симфониях Музыки, в таинстве Скорби,вглубинахМоряямогу
отыскать все это. Мне совершенно необходимо отыскатьэтогдебытони
было. Всякий, кто предан суду, отвечает своей жизнью, ивсеприговоры-
смертные приговоры, а меня трижды судили. В первый раз я вышел из суда - и
меняарестовали,вовторойраз-отвелиобратновкамерудля
подследственных, в третий - заточили на два года в тюрьму. В том Обществе,
какое мы создали, для меня места нет и не найдетсяникогда;ноПрирода,
чьи ласковые дожди равно окропляют правыхинеправых,найдетдляменя
пещеры в скалах, где я смогу укрыться, и сокровенные долины, гдеясмогу
выплакаться без помех, она усыплет звездами ночной небосвод, чтобыямог
бродить в темноте, не спотыкаясь, и завеет ветром мои следы,чтобыникто
не нашел меня и не обидел, онаомоетменяводамивеликимиигорькими
травами исцелит меня.
В конце месяца, когда июньские розы цветут во всей своей расточительной
роскоши, если я буду чувствовать себя хорошо, я через Роббидоговорюсьс
тобой о встрече в каком-нибудь тихом чужом городке, вроде Брюгге,который
много лет назад очаровал меня своими серыми домиками, зелеными каналамии
своим прохладным спокойствием.