Поэтому сейчас пошли спать, а утро, как известно, вечера
мудренее.
Но вот наступило утро обычного рабочего дня, а она казалась
озабоченной и подавленной. По морщинкам под её глазами Деймон мог
безошибочно определить, что Шейла спала плохо. Деймон и сам провел
отвратительную ночь. Ему снова снился отец, с игрушечной лошадкой
в руке. Отец, улыбаясь, стоял у мраморной балюстрады и манил сына
к себе свободной рукой.
У дверей они ещё раз поцеловались — это был долгий поцелуй, —
и Шейла сказала:
— Береги себя.
— Естественно, — ответил он, спустился по лестнице и вышел на
улицу, где завывал холодный, весенний ветер. В другое время Деймон
нашел бы эту погоду бодрящей и весьма подходящей для долгой
прогулки. Но сегодня он поплотнее закутался в плащ, высоко поднял
воротник, прикрыв уши, и зашагал как можно быстрее, чтобы
сохранить тепло. Люди, которых он встречал на пути, казались ему
изможденными и враждебно настроенными, а если их лица и выражали
что-либо иное, то en masse это было выражение всепоглощающей
ненависти и внутреннего убеждения в том, что весь мир или, по
меньшей мере, Нью-Йорк заселен их врагами.
И в конторе все было не лучше. Как только Оливер появился на
работе, Деймон, закрыв дверь, отделяющую их рабочую комнату от
помещения, где находилась мисс Волтон, резко и чересчур громко
произнес:
— Вот уж не знал, что ты превратился в старую бабу и стал
трепать языком по всему городу. Мне казалось, что у нас есть
договор — то, что происходит в этом офисе, в нем и остается.
— О… — протянул Оливер, — значит Шейла успела тебе сообщить,
что мы вчера встречались за ленчем?
— Естественно. А ты в этом сомневался?
— Послушай, Роджер, — спокойно ответил Оливер, хотя Деймон
видел, что он обижен, — твое поведение после возвращения Шейлы из
Вермонта весьма озадачило её, так же, как, впрочем, и меня. Один
пистолет, Бог мой, что стоит! Ты же много лет срываешь голос,
требуя принятия закона о контроле за оружием. Я видел твою подпись
под десятком обращений к конгрессменам.
— Ну и что… просто я изменил свою позицию, — сказал Деймон по-
прежнему чересчур громко. — И вообще — это не повод для того,
чтобы болтать у меня за спиной.
— Деймон, обсуждение с твоей супругой проблем, не имеющих ни
малейшего отношения к агентству, вряд ли можно называть трепом
языком по всему городу, — сказал Оливер.
— Почему ты так уверен, что это не имеет отношения к конторе?
Может быть, черт тебя побери, совсем наоборот! — выпаливая все
это, Деймон чувствовал, что не прав, но сдержаться не мог. —
Поэтому впредь держи свой проклятый язык за зубами.
Оливер повернулся и молча двинулся к своему столу. Еще одно
очко не в мою пользу, подумал Деймон.
За все утро они больше не сказали друг другу ни единого
слова, а Деймон лишь делал вид, что трудится, бесцельно
перекладывая с места на место бумаги на своем столе. Когда
прозвучал сигнал из приемной, уже было почти одиннадцать.
— На проводе миссис Деймон, — сообщила мисс Волтон.
Деймон удивился. Шейла взяла себе за правило не звонить ему
на работу, а если и звонила, то делала это около пяти часов, зная,
wrn рабочий день заканчивается.
Она звонила обычно лишь для того,
чтобы попросить его что-то купить по дороге домой, а иногда и для
того — если находилась вблизи агентства, — чтобы предложить
поужинать в ресторане или сходить в кино.
— Соедините, — распорядился Деймон.
— Роджер, — начала Шейла без всяких предисловий, — я думала о
том, что ты сказал по поводу моих потенциальных врагов.
— Ты имеешь в виду пятилетнего мальчишку, которого ты
поставила в угол? — спросил Деймон. — Неужели дитя становится
опасным? — Это была неудачная шутка, и, уже произнося её, он знал
об этом.
— Я счастлива, что ты пребываешь в столь развеселом
расположении духа, — раздраженно ответила Шейла. — У меня, увы,
иное настроение.
— Извини.
— В прошлом году произошло нечто такое, о чем мне следовало
бы вспомнить. Тогда около школы начал болтаться какой-то мужчина,
предлагая детишкам конфеты и спрашивая у малышей, не хотят ли те
пойти с ним, чтобы полакомиться мороженным и выпить крем-соды.
Некоторые мамаши, как тебе известно, приходят за своими детьми
довольно поздно, а воспитатели, включая меня, слишком заняты для
того, чтобы торчать на улице и ждать, когда эти милые дамы изволят
появиться. Мы запрещаем малышам подходить к калитке, но на тех,
кому четыре-пять лет, предупреждения, как известно, действуют
слабо. Одним словом, это стало меня беспокоить, и как-то во второй
половине дня я, спустившись вниз, сказала этому типу, что мне не
нравится то, что он слоняется около школы и заговаривает с детьми.
На вид этому человеку лет около пятидесяти, и одет он вполне
прилично, но, тем не менее, мне он никакого доверия не внушал.
Мужчина притворился оскорбленным, заявив, что является одиноким,
обожающим детей, пенсионером, и что он, в отличие от меня, не
видит ничего плохого в том, если ребенок полакомится конфетой.
После этого он стал появляться не так часто, но время от времени я
замечала, что он прогуливается около школы незадолго до окончания
занятий. Я рассказала обо всем полицейскому, тот нашел мужчину и
предупредил, что арестует его по подозрению, если хотя бы раз
увидит болтающимся рядом со школой. После этого я лишь раз
случайно встретила этого типа на улице перед нашим домом. Он
посмотрел на меня и сказал: «Сука ты лесбиянская, топай
докладывать об этих словах полиции». Я тогда рассмеялась, —
продолжила Шейла, вздыхая, — а он ушел. До сегодняшнего утра я об
этом не вспоминала. Но только что, разбирая ящик стола, я нашла
листок, на котором записано имя — его сообщил мне тот полицейский
— Ты хочешь его услышать? Может быть, он не имеет значения, но кто
знает…
— Давай имя.
— Фамилия Маквейн. Имени я не знаю. Это произошло так давно,
и тогда казалось, что невозможно… — её голос оборвался и конец
фразы повис в воздухе.
— Всё, увы, возможно. Спасибо, Шейл.
— Прости, что помешала тебе работать, но я подумала, что ты
захочешь узнать.
— Ты совершенно права.
— Как с утра дела в агентстве?
— Как по маслу.
— Надеюсь, ты не орал на Оливера? — в её голосе можно было
уловить тревожные нотки.
— Имела место небольшая дискуссия, — Деймон видел, как
напряглась обращенная к нему спина Оливера.