Она
была прехорошеньким крошечным созданием, правда немного блеклым и
выцветшим и очень, очень застенчивым. У Деймона от неё не осталось
каких-то определенных впечатлений — ни хороших ни плохих.
В их жизни с Шейлой тогда наступил трудный период. Он много
пил. Причиной этому было скверное состояние дел и уход нескольких
наиболее выгодных клиентов. Три или четыре раза в неделю он до
поздней ночи засиживался с друзьями, которые, как он знал, не
подведут и способны уже к полуночи надраться до полного отупения.
Ему самому частенько приходилось брести домой на заплетающихся
ногах и, прежде чем открыть дверь, долго и безуспешно тыкать
ключом в замочную скважину. Все его объяснения выглядели убого, и
Шейла выслушивала их с ледяным молчанием. Вот уже несколько недель
супруги не занимались любовью. Вернувшись с той вечеринки, они
вяло пожелали друг другу спокойной ночи, и Шейла сразу же
выключила лампу на своей тумбочке. В это момент Деймон
почувствовал похотливое желание, а его член напрягся в мощнейшей
эрекции, и он протянулся к жене, чтобы приласкать её. Та
оттолкнула его ищущую руку.
— Ты опять пьян, — сказала он зло. — Я не занимаюсь любовью с
пьяницами.
Он лежал на спине, погрузившись с головой в пучину жалости к
самому себе. Все идет не так как надо, думал он, все катится под
откос. Этот брак долго не продлится.
Утром, он не стал ждать, когда Шейла приготовит завтрак, и
перекусил в кафетерии по пути на работу. Каким-то чудесным образом
он сумел избежать похмелья. Размышляя на свежую голову, он пришел
к выводу, что вина за его поведении в последнее время, лежит не
только на Шейле, но и на нем. Начало разладу в их семейной жизни
послужила ссора из-за денег. Он стал приносить их очень мало, а
Шейла всегда зарабатывала какие-то крохи. Между тем, пачка
неоплаченных счетов становилась все толще. Как раз в это время
один издатель с сомнительной репутацией, разбогатевший после
публикации полу-порнографических скандальных романов, предложил
Деймону работу, рассчитывая с его помощью приступит к изданию
более респектабельных книг. Издатель обещал хорошие деньги, но сам
был настолько вульгарен, что, по мнению Деймона, даже десяток
Деймонов не смогли бы добавить этому типу респектабельности. Он
отклонил предложение, но совершил глупость, рассказав о нем Шейле.
Та разъярилась и дала знать об этом супругу.
— Ты всегда был большим размазней, дорогой муженек, — сказала
она. — Цельность натуры — вещь прекрасная, кто спорит, но ею, увы,
нельзя платить по счетам. Если бы тебе хоть раз, подобно мне,
пришлось иметь дело с этими несчастными, забитыми и агрессивными
детьми, ты бы узнал, что существуют люди, готовые на самую
отвратительную и грязную работу, лишь бы не умереть от голода.
— Оставь эти мелодрамы.
— Не я, а ты разыгрываешь мелодраму. Готов на любые жертвы
ради того, чтобы не погас священный огонь высокой литературы.
О'кей, храни невинность, и пусть прогремит троекратное ура в честь
драгоценной цельной личности Роджера Деймона. Я слишком хорошо
тебя знаю и способна понять, что ради меня ты не пожертвуешь
ничем. Убирайся в свою жалкую контору, которая представляется тебе
чистым храмом искусства, потягивай трубку и жди, когда к тебе с
готовым контрактом в руке пожалует очередной Томас Стернз Элиот.
— Шейла, — произнес он печально, — ты совсем не похожа на
себя, ты говоришь не своим голосом.
Речь жены была отражением слов сына мистера Грея, который при
последней встрече презрительно сказал отцу, что тот грызет сухую
корку, сидя в углу, и вполне этим доволен.
— Одно я могу поведать тебе, муженек, совершенно точно, —
злобно произнесла Шейла, — нищета — как раз тот инструмент,
который радикально меняет голос женщины.
После этой ссоры он и стал пить по ночам с друзьями —
«мальчиками», как презрительно именовала их Шейла.
Для оправдания семейной бури годится любой предлог, думал
тогда Деймон, однако, он был слишком честен для того, чтобы
взваливать всю вину за раздоры на супругу.
Вспоминая выражение того злобного упрямства, которое не
сходило с её лица вот уже несколько месяцев, Деймон думал о том,
что Шейла не только внешне похожа на итальянскую крестьянку, но и
вести себя стала как деревенская баба. Это было отвратительно, и
хотя Деймон не знал, чем, в конечном итоге, всё обернется, он был
уверен в одном — дальше терпеть подобное положение он не в силах.
Он уныло сидел за своим письменным столом, разбирая счета и с
негодованием вспоминая, как Шейла оттолкнула его ищущую руку в
постели этой ночью. Зазвонил телефон. Он поднял трубку. На проводе
оказалась Джулия Ларч. Когда она назвала свое имя, Деймон лишь с
большим трудом смог скрыть удивление.
— Я не перестаю вспоминать о том, насколько приятной для меня
была вчерашняя встреча с вами, — прощебетала она, — и о том,
m`qjnk|jn приятнее могло бы стать наше новое свидание.
— Вы очень добры, миссис…хм…миссис Ларч, — ответил Деймон.
— Я видела вас во сне перед тем, как проснуться, — продолжала
она с тихим смехом. — А пробудилась я всего десять минут тому
назад.
— Надеюсь, это было приятное сновидение, — сказал Деймон,
начиная испытывать смущение и надеясь, что сидящий за своим
письменным столом Оливер, не сможет догадаться о том, что говорят
на противоположном конце провода.
— Очень эротическое, — снова рассмеявшись ответила она.
— Приятно слышать.
— Вот я и подумала, каким прекрасным завершением моего отдыха
в Нью-Йорке мог бы стать ваш визит ко мне. Приходите прямо сейчас,
пока я не забыла свой сон. Мы займемся любовью.
— Что же… Я… я… — залепетал Деймон. — Звучит очень соблаз…
— Я остановилась в отеле Борден на Тридцать девятой Восточной
улице. Номер 426. Дверь будет открыта, — с этими словами она
повесила трубку.
Деймон медленно вернул на место трубку и с горечью
почувствовал, что прозвучавший по телефону низкий голос пробудил
желание. Несколько недель воздержания давали о себе знать.
— Что-нибудь важное? — поинтересовался Оливер.
— Нет. Просто один человек хотел попрощаться.
Деймон просидел ещё пять минут, глядя в ряды зловещих цифр на
листке. Затем, отложив бумагу в сторону, он резко встал из-за
стола, вышел на улицу и направился через весь Манхэттен на
Тридцать девятую Восточную улицу, где его ждала открытая дверь.
* * *
Прокладывая себе путь в густом полуденном потоке прохожих на
Шестой авеню, он продолжал думать о звонке, раздавшихся в его
офисе без малого одиннадцать лет тому назад, и о последовавшим за
этим звонком дне.