Брак не помог избавиться ему от этой слабости. Связь с
писательницей была приятной — но не более того.
— То, что успел прочитать, мне понравилось, — сказал Деймон.
Он представил её обнаженной в постели. Упругие груди.
Натренированные, крепкие ноги. У него возникла мысль пригласить её
на ленч, но он тут же от этой идеи отказался. Не стоит осложнять
себе жизнь и громоздить один секрет на другой.
— Постараюсь закончить сегодня вечером. Я позвоню, — сказал
он.
Затем он вышел из дома и начал бесцельно слоняться по улицам
Гринвич Виллидж. Судя по всему, слежки за ним не было. Обычно по
воскресеньям Шейла и он отправлялись на поздний ленч в небольшой
итальянский ресторан, который им обоим очень нравился. Buon
giorno, Signor, Signora, va bene? Несколько лет тому назад в
ресторанчике застрелили какого-то гангстера. Спагетти под соусом
из моллюсков. Славное послеполуденное воскресное время, когда они
могли расслабиться за бутылкой Кьянти, чтобы забыть о стрессах
минувшей недели и не думать о том, чем грозит им неделя
наступающая.
Ресторан был полон, им ему пришлось подождать, пока не
освободится столик. Владелец заведения поинтересовался здоровьем
отсутствующей синьоры. Развеселая компания за соседним столом
заставила Деймона ещё сильнее ощутит свое одиночество, а
полбутылки вина настроения не улучшили. Поглощая спагетти, он
думал о том, как это выглядит со стороны, когда тебя убивают в
маленьком итальянском ресторанчике.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вернувшись домой после ленча, Деймон обнаружил, что из щели
его почтового ящика торчит сложенный лист бумаги. Он посмотрел на
бумагу с опаской и, слегка поколебавшись, осторожно прикоснулся к
ней, а затем вытянул из ящика. Это была страничка из альбома для
этюдов, а послание начертал жирным, черным фламастером Грегор.
«Мы проходили мимо, — значилось в записке, — нажали на кнопку
твоего звонка и получили отлуп. Неужели ты от нас прячешься?
Друзья по воскресеньям должны сидеть дома. Мы сегодня празднуем. О
причине веселья я тебе сообщу при встрече. Нам хочется разделить
свою радость с товарищами. Если ты читаешь эти строки до
наступления полуночи, топай к нам. Тебя ждет фиеста в венгерском
стиле. Будут вино, женщины и твердые колбасы. По крайней мере,
одна женщина и одна колбаса. Аванти!»
Читая записку, Деймон улыбался. Поднявшись к себе, он
посмотрел на часы. Еще не было трех, а Шейла не могла вернуться
ранее шести. Он обожал встречи с Грегором Ходаром и с его
гостеприимной, талантливой супругой. Кроме того Деймон представлял
интересы драматурга, пьесу которого должны были начать
репетировать в сентябре. Он надеялся, что Грегор согласится
оформить спектакль. Грегор, как-то повествуя о процессе своей
американизации, сказал, что двинулся на запад в 1956 году, когда в
Будапешт вошли русские. Начав движение, он не мог остановиться,
пока не добрался до Нью-Йорка.
— Что бы ни происходило, — делился с ним своими сокровенными
мыслями Грегор, — человеческим существам это идет во вред. Поэтому
я задал себе вопрос: «Принадлежишь ли ты, Грегор Ходар к сонму так
называемых человеческих существ?» Внимательно изучив все про и
контра, я решил, что подпадаю под эту категорию, хотя, быть может,
и не в число самых лучших.
В то время Грегору ещё не исполнилось и двадцати. Он был
нищим студентом художественной школы и, прежде чем обосноваться в
Нью-Йорке, пережил несколько поистине ужасающих лет.
Он был
нищим студентом художественной школы и, прежде чем обосноваться в
Нью-Йорке, пережил несколько поистине ужасающих лет. О тех
временах он никогда не вспоминал и не говорил, остались ли в
Венгрии близкие ему люди. Несмотря на то, что Грегор гордился
своим венгерским происхождением, особых сантиментов по этому
поводу он не проявлял и называл своих компатриотов «цивилизованным
народом, вечно оказывающимся не в том столетии».
— Центральная Европа, — рассуждал он, — похожа на коралловый
атолл в Тихом океане. Наступает прилив и её не видно. Приходит
отлив, и она оказывается на месте. Самое большее, что о ней можно
сказать, так это то, что она мешает судоходству. Когда я пью Токай
и уже изрядно наберусь, то мне кажется, что в нем появляется
привкус крови и морской воды. Грегор был обладателем высокого лба
с залысинами, зачесанной назад и начинающей редеть темной
шевелюрой, вкрадчивой, несколько архаичной улыбка и располагающей
к себе круглой физиономией человека средних лет. Своим видом, как
сказал ему однажды Деймон, Грегор похож на Будду, затевающего
очередную шалость.
Грегор говорил с мягким, специфическим акцентом. На его
смуглом мадьярском лице светились глубоко посаженные полные
насмешки глаза, а губы с дополнительной извилиной в уголках
напоминали декоративный лук, предназначенный не для убийства, а
для того, чтобы украшать стены жилища. У Грегора эта необычная
кривизна означала лишь то, что его слова не следует воспринимать
серьезно. Тем не менее он был преданным своему делу, одаренным
художником. Его полотна выставлялись во многих галереях по всей
стране, и кроме того он выступал оформителем множества бродвейских
onqr`mnbnj. Творил он мучительно медленно, и дюжинами отвергал
предложения, если пьеса не отвечала его вкусам. Поэтому он не мог
позволить себе жить так, как живут богачи, а свою нищету, по
сравнению с той роскошью, в которой купались его более податливые
коллеги, Грегор превратил в предмет бесконечных шуток.
Его жена Эбба, долговязая, очень милая женщина, с обветренным
лицом жительницы пограничных земель прошлого века, происходила из
шведов, давно осевших в Миннесоте. Она занималась моделированием
театральных костюмов. Эбба и Грегор являли собой не только славную
и приятную в общении семейную пару, но и образовывали весьма
ценную рабочую группу.
Деймон понятия не имел, что празднует Грегор, однако
несколько шумных часов на обширном чердаке бывшего склада на
Гудзоне, превращенном семейством Ходар в своё жилье и студию, были
явно приятнее, чем одинокое прозябание в течение бесконечно
длинного остатка воскресного дня.
На тот случай, если Шейла явится раньше, он оставил ей
записку, в которой сообщал, что находится у Грегора, и призывал
тоже прийти. Ей настолько нравилась эта пара, что она для
разнообразия даже смогла спокойно высидеть несколько часов, пока
Грегор писал её портрет. Это случилось прошлым летом, когда Ходары
навещали их в Коннектикуте. Грегора портрет чем-то не устроил, и
он держал его на мольберте в студии, периодически тыкая в него
кистью.
— Дело в том, что ты — воплощение аристократизма, — объяснял
он Шейле. — У тебя благородное лицо, фигура, характер, а секрет
производства красок, которыми можно передать эти качества, в наш
суровый век утерян. Люди просто перестали благородно выглядеть.
Лишь некоторые собаки — Ньюфаундленды, золотистые ретриверы, да
ирландские сеттеры — сохранили врожденный аристократизм.