За кабинетом находилась нежилаякомната,окнамиводвор,на
конюшню, заменявшая теперь и дровяной сарай, и подвал, и кладовую,-там
валялись железный лом, пустыебочонки,пришедшиевнегодностьсадовые
инструменты и много всякой другой пыльной рухляди, неизвестно длячегов
свое время предназначавшейся.
Неширокий, но длинный сад тянулся меж двух глинобитных стен, невидных
за рядами абрикосовых деревьев, и упиралсявживуюизгородьизкустов
терновника, адальшеуженачиналисьполя.Посредисаданакаменном
постаменте высились солнечные часыизаспидногосланца;четыреклумбы
чахлого шиповникасимметричноокружалигрядкуполезныхнасаждений.В
глубине, под пихтами, читал молитвенник гипсовый священник.
Эмма поднялась на второй этаж. В первой комнате никакойобстановкипо
было, а во второй, гдепомещаласьспальнясупругов,стоялавалькове
кровать красного дерева под красным пологом. На комоде привлекала внимание
коробочка, отделанная ракушками; у окна на секретере стоял в графине букет
флердоранжа, перевязанный белою атласною лентою. То был букет новобрачной,
букет первой жены! Взгляд Эммы остановился на нем. Шарльэтозаметили,
взяв букет, понес его на чердак, а молодая, в ожидании, пока расставят тут
же, при ней, ее вещи, села в кресло и, вспомнив о своем свадебномбукете,
лежавшем вкартонке,задаласебевопрос,какаяучастьпостигнетее
флердоранж, если вдруг умрет иона.
С первых же дней Эмма начала вводить новшества.Сняласподсвечников
абажуры, оклеила комнаты новыми обоями, заново покрасила лестницу, всаду
вокруг солнечныхчасовпоставиласкамейкиидажерасспрашивала,как
устроить бассейн с фонтаном и рыбками. Наконец супруг, зная, что она любит
кататься, купил по случаю двухместный шарабанчик, который благодаряновым
фонарям и крыльям из простроченной кожи мог сойти и за тильбюри.
Словом, Шарль наслаждался безоблачным счастьем. Обедвдвоем,вечерняя
прогулка по большаку, движение, каким егоженапоправлялаприческу,ее
соломенная шляпка,висевшаянаоконнойзадвижке,имножестводругих
мелочей, прелесть которых прежде была ему незнакома, представляли для него
неиссякаемый источник блаженства.Утром,лежасЭммойвпостели,он
смотрел, как солнечный лучзолотитпушокнаеебледно-розовыхщеках,
полуприкрытых оборками чепца. На таком близком расстоянии, особеннокогда
она, просыпаясь, то приподнимала, то опускала веки, глаза ее казались еще,
больше; черные в тени, темно-синие при ярком свете, они как бы состояли из
расположенных в определенной последовательности цветовых слоев,густыхв
глубине и все светлевших по мере приближения к белку. Глаз Шарлятонулв
этих-пучинах, - Шарльвиделтамуменьшенногосамогосебя,толькодо
плечей, в фуляровом платке на голове и в сорочке срасстегнутымворотом.
Он вставал.Онаподходилакокнуисмотрела,каконуезжает.Она
облокачивалась на подоконник, между двумя горшками сгеранью,ипеньюар
свободно облегал ее стан.
Выйдя на улицу, Шарль ставилногинатумбуи
пристегивал шпоры; Эмма продолжаласнимразговаривать,стоянаверху,
покусывая лепесток иди былинку, а потом сдувала ее по направлению к Шарлю,
и она долго держалась в воздухе, порхала, описывала круги,словноптица,
и, прежде чем упасть, цеплялась за лохматуюгривустаройбелойкобылы,
стоявшейупороганешевелясь.Шарльсадилсяверхом,посылалЭмме
воздушный поцелуй, она кивала ему в ответ, закрывала окно, он уезжал. И на
большой дороге, бесконечною пыльною лентою расстилавшейсяпередним,на
проселках, под сводом низко нагнувшихсяветвей,намежах,гдеколосья
доходили ему до колен, Шарльчувствовал,каксолнцегреетемуспину,
вдыхал утреннюю прохладу и, весьвовластиупоительныхвоспоминанийо
минувшей ночи, радуясь, чтонадушеунегоспокойно,чтоплотьего
удовлетворена, все еще переживал свое блаженство, подобно томукакпосле
обеда мы еще некоторое время ощущаем вкус перевариваемых трюфелей.
Был ли он счастлив когда-либо прежде? Уж невколлежели,когдаон
сидел взаперти, в его высоких четырех стенах, и чувствовалсебяодиноким
среди товарищей, которые были и богаче и способнее его,которыесмеялись
над его выговором, потешались над егоодеждойикоторымматери,когда
являлись на свидание, проносили в муфтах пирожные? Или позднее,когдаон
учился на лекаря и когда в карманах у него было так пусто, что он дажене
могзаказатьмузыкантамкадриль,чтобыпотанцеватьскакой-нибудь
молоденькой работницей, за которой ему хотелось приударить? Потом он год и
два месяца прожил со вдовой, у которой, когда она ложилась в постель, ноги
были холодные, как ледышки. А теперь он до конца своих дней будет обладать
прелестною, боготворимою имженщиной.Весьмирзамыкалсядлянегов
пределы шелковистого обхвата ее платьев. И он упрекал себявхолодности,
он скучал безнее.Онспешилдомой,сбьющимсясердцемвзбегалпо
лестнице. Эмма у себя в комнате занималась туалетом;онподходилкней
неслышными шагами, целовал ее в спину, она вскрикивала.
Не дотрагиваться поминутно до ее гребенки, косынки, колец-этобыло
свыше его сил; он то взасосцеловалеевщеки,топокрывалбыстрыми
поцелуями всю ее руку, от кончиков пальцев до плеча,аонаполуласково,
полусердито отталкивала его, как отстраняем мы детей, когда они виснутна
нас.
До свадьбы она воображала, что любит, но счастье, котороедолжнобыло
возникнуть из этой любви, не пришло, и Эмма решила, что онаошиблась.Но
она все еще стараласьпонять,чтоженасамомделеозначаютслова:
"блаженство", "страсть", "упоение" - слова,которыеказалисьейтакими
прекрасными в книгах.
6
В детстве она прочла "Поля и Виргинию" (*8) идолгопотоммечталао
бамбуковой хижине, о негре Доминго, о собаке Фидель,нобольшевсегоо
нежной дружбе с милым маленьким братцем, который срывал бы для нее красные
плоды с громадных, выше колокольни, деревьев или бежал бы к нейпопеску
босиком, с птичьим гнездом в руках.