Их приходилось прятать, и этобыло
не так-то просто; читали ихтольковдортуарах.Чутьдотрагиваясьдо
великолепных атласных переплетов, Эмма останавливала восхищенныйвзорна
указанных под стихами именах неизвестных ей авторов-побольшейчасти
графов и виконтов.
От ее дыхания шелковистая папиросная бумага, загнувшись, приподнималась
кверху, а потом снова медленно опускаласьнагравюру,иужеэтоодно
приводило Эмму в трепет. Бумага прикрывала то юношу в короткомплаще,за
балюстрадой балкона обнимавшего девушку вбеломплатьескошелечкому
пояса, то портреты неизвестныханглийскихледисбелокурымилоконами,
глядевших большими ясными глазами из-под круглых соломенныхшляпок.Одна
из этих ледиполулежалавколяске,скользившейпопарку,авпереди
бежавших рысью лошадей, которымиправилидвамаленькихгрумавбелых
рейтузах, вприпрыжку неслась борзая.Другаяледи,вмечтательнойпозе
раскинувшись на софе и положив рядом с собой распечатанное письмо, глядела
на луну в приоткрытое окно с приспущенной черной занавеской. Чистыедушою
девушки, проливая слезы, целовались с горлинками между прутьевготических
клеток или, улыбаясь, склонив головку набок, обрывали лепесткимаргаритки
загнутыми кончиками пальцев, острыми, как носки у туфелек. Там были ивы,
султаны с длинными чубуками,поднавесамибеседокмлеющиевобъятиях
баядерок, гяуры, турецкие сабли,фески,ноособеннообильнотамбыли
представлены вы, в блеклых тонах написанныекартины,изображающиенекие
райские уголки, картины, на которых мы видим пальмы и тут же рядом -ели,
направо - тигра, налево - льва, вдали -татарскийминарет,напереднем
плане - руины древнего Рима, поодаль -разлегшихсяназемлеверблюдов,
причемвсеэтодановобрамлениидевственного,однакотщательно
подметенного леса и освещено громадным отвесным лучом солнца, дробящимся в
воде серо-стального цвета, а нафоневодыбелымипятнамивырезываются
плавающие лебеди.
И все эти виды земногошара,беспрерывнойчередоюмелькавшиеперед
мысленным взором Эммы втишинеспальниподстукзапоздалойпролетки,
доносившийся издалека, с какого-нибудь бульвара,озарялсветлампыпод
абажуром, висевшей прямо над головою девушки.
Когда у нее умерла мать, она первое время плакала, не осушая глаз.Она
заказала траурную рамку для волос покойницы, а вписьмекотцу,полном
мрачных мыслей о жизни, выразила желание,чтобыеепохорониливодной
могиле с матерью. Старик решил, что дочка заболела, и поехал к ней. Эмма в
глубине души была довольна, что ей сразуудалосьвозвыситьсядотрудно
достижимого идеала отрешения от всех радостей жизни - идеала, непосильного
для людей заурядных. Словом, она попалась в сети к Ламартину (*19),ией
стали чудиться звуки арфы наозерах,лебединыепесни,шорохопадающих
листьев,непорочныедевы,возносящиесянанебо,голосПредвечного,
звучащий в долине.
Все это ей скоро наскучило, но онанехотеласебев
этом признаться и продолжала грустить-спервапопривычке,потомиз
самолюбия, но в конце концов, к немалому своему изумлению,почувствовала,
что успокоилась, что в сердце у нее не больше кручины, чем морщин на лбу.
Добрые инокини, с самого начала столь проницательноугадавшие,вчем
именно состоит ее призвание, теперь были крайне поражены, чтомадемуазель
Руо, видимо, уходит из-под их влияния. Они зорко следили за тем, чтобы она
выстаивала службы, часто заводили с ней разговороботреченииотмира,
были щедры на молитвы и увещания, внушали ей, как надо чтитьмученикови
угодников, давали ей столько мудрых советов, как должно укрощатьплотьи
спасать душу, и в конце концов довели ее до того, что она,точнолошадь,
которую тянут за узду, вдруг остановилась как вкопанная, и удила выпалиу
нее изо рта. То была натура, при всей своей восторженности, рассудочная: в
церкви ей больше всего нравились цветы,вмузыке-словаромансов,в
книгах - волнения страстей, таинства же она отвергала, ноещебольшеее
возмущало послушание, чуждое всему ее душевному строю. Когда отец взялее
из пансиона, то это никого не огорчило. Настоятельница даже заметила,что
последнее время Эмма была недостаточно почтительна с монахинями.
Дома онасперваохотнокомандоваласлугами,нодеревняейскоро
опротивела, и она пожалела о монастыре. К тому времени, когда Шарль первый
раз приехал в Берто, Эммапроникласьубеждением,чтоонаокончательно
разочаровалась в жизни, что она все познала, все испытала.
Заговорила ли в ней жажда новизны, или, быть может,сказалосьнервное
возбуждение, охватывавшее ее в присутствии Шарля,нотолькоЭммавдруг
поверила, что то дивное чувство, которое она до сих пор представляласебе
в виде райскойптицы,парящейвсияниинесказаннопрекрасногонеба,
слетело наконец к ней. И вот теперь она никак не могла убедитьсебя,что
эта тихая заводь и есть то счастье, о котором она мечтала.
7
Порой ей приходило в голову, что ведь это же лучшие дни еежизни,так
называемый медовый месяц.Но,чтобыпочувствоватьихсладость,надо,
очевидно, удалиться в края, носящие звучные названия, в края,гдепервые
послесвадебные дни бывают полны такой чарующейнеги!Ехатьбышагомв
почтовой каретессинимишелковымишторамипокрутомусклонугоры,
слушать, как поет песню кучер, как звенят бубенчиками стада коз, как глухо
шумит водопад и как всем этим звукамвторитгорноеэхо!Передзаходом
солнца дышать бы на берегу залива ароматом лимонныхдеревьев,авечером
сидеть бы на террасе виллы вдвоем, рукавруке,смотретьназвездыи
мечтать о будущем! Эмма думала, что есть такие места на земле, где счастье
хорошо родится, - так иным растениям нужна особая почва, а на любой другой
они принимаются струдом.Какбыхотелаонасейчасоблокотитьсяна
балконные перила в каком-нибудь швейцарском домике или укрыть своюпечаль
в шотландском коттедже, где с нею был бы только ее муж в черномбархатном
фраке с длиннымифалдами,вмягкихсапожках,втреугольнойшляпеи
кружевных манжетах!
Вероятно,онаощущалапотребностькому-нибудьрассказатьосвоем
душевном состоянии.