То был мир длинныхмантий,великихтайн,душевных
мук, скрывающихся за улыбкой. Дальше шло общество герцогинь;тамлицау
всех были бледны, вставать полагалось там нераньшечетырехчасовдня,
женщины - ну простоангелочки!-носилиюбки,отделанныеанглийскими
кружевами, мужчины - непризнанныеталантыснаружностьювертопрахов-
загоняли лошадей на прогулках, летний сезон проводили в Бадене, а к сорока
годам женилисьнабогатыхнаследницах.Вотдельныхкабинетахночных
ресторанов хохотало разношерстное сборище литераторов и актрис. Литераторы
былипо-царскищедры,полнывысокихдумибредовыхвидений.Они
возвышались над всеми, витали между небом и землею,вгрозовыхоблаках;
было в них что-то не от мирасего.Всепрочеерасплывалось,неимело
определенного места, как бы не существовало вовсе. Чемближеприходилось
Эмме сталкиваться с бытом, тем решительнее отвращалась от негоеемысль.
Все, что ее окружало, - деревенская скука, тупость мещан, убожество жизни,
- казалось ейисключением,чистойслучайностью,себяонасчиталаее
жертвой, а за пределами этой случайности ей грезился необъятный край любви
исчастья.Чувственноенаслаждениероскошьюотождествлялосьвее
разгоряченном воображении сдуховнымирадостями,изяществоманер-с
тонкостью переживаний. Быть может, любовь, подобно индийскойфлоре,тоже
нуждается в разрыхленной почве, в особой температуре?Вотпочемувздохи
при луне, долгие объятия, слезы,капающиенарукивмиграсставания,
порывы страсти и тихая нежность - всеэтобылодлянеенеотделимоот
балконов больших замков, где досуг длится вечно, от будуаровсшелковыми
занавесками и плотными коврами, от жардиньерок с цветами, откроватейна
возвышениях, от игры драгоценных камней и от ливрей со шнурами.
Каждое утро по коридору топал ногами в грубых башмаках почтовыйкучер,
приходивший к Бовари чистить кобылу; на нембыларванаяблуза,башмаки
свои он надевал на босу ногу. Вот кто заменялгрумаврейтузах!Сделав
свое дело, он уходил и доследующегоутрауженепоказывался;Шарль,
вернувшись от больных, сам отводил лошадь в стойло и,расседлав,надевал
на нее оброть, а тем временемслужанкаприносилаохапкусоломыикак
попало валила ее в кормушку.
На место Настази, которая, обливаясь слезами, уехала наконец изТоста,
Эмма взяла четырнадцатилетнюю девочку-сиротку с кроткимвыражениемлица.
Она запретила ей носить чепец, приучила обращатьсякхозяевамна"вы",
подавать стакан водынатарелочке,безстуканевходить,гладитьи
крахмалить белье, приучила одевать себя, - словом, хотела сделатьизнее
настоящую горничную. Новая служанка, боясь, как бы ее непрогнали,всему
подчинялась безропотно, но так как барыняобыкновеннооставлялаключв
буфете, то Фелиситекаждыйвечертаскалаоттудапонемножкусахари,
помолившись богу, съедала его тайком в постели.
В сумерки она иногда выходила за ворота и переговаривалась черезулицу
с кучерами. Барыня сидела у себя наверху.
Эмманосилаоткрытыйкапот;междушалевымиотворотамикорсажа
выглядывалагофрированнаякофточканатрехзолотыхпуговках.
Подпоясывалась она шнуром сбольшимикистями,еетуфелькигранатового
цвета были украшены пышными бантами, которые закрываливесьподъем.Она
купила себе бювар, почтовойбумаги,конвертов,ручку,нописатьбыло
некому. Она вытирала пыль с этажерки, смотрелась в зеркало,бралакнигу,
затем погружалась в раздумье, и книга падала к ней наколени.Еетянуло
путешествовать, тянуло обратно в монастырь. Ей хотелось умереть и в тоже
время хотелось жить в Париже.
А Шарль и вметельивдождьразъезжалверхомпопроселкам.Он
подкреплял свои силы яичницей, которой его угощали на фермах, прикасался к
влажным от пота простыням, делал кровопускания, итеплаякровьбрызгала
ему в лицо,выслушивалхрипы,рассматривалсодержимоеночнойпосуды,
задирал сорочки на груди у больных. Зато каждый вечер егождалипылающий
камин, накрытый стол, мягкая мебельиэлегантноодетаяобворожительная
жена, от которой всегда веялосвежестью,такчтотруднобылопонять,
душилась она чем-нибудь или это запах ее кожи, которым пропиталось белье.
Онаприводилаеговвосторгсвоейизобретательностью:токак-то
по-другому сделает бумажные розеткидляподсвечников,топеременитна
своем платье волан,топридумаеткакое-нибудьособенноеназваниедля
самого обыкновенного блюда, которое испортила кухарка,иШарльпальчики
себе оближет. Как только она увидела в Руане,чтодамыносятначасах
связки брелоков, она купила брелоки и себе. Ей пришло вголовупоставить
на камин сперва две большие вазы синего стекла,потом-слоновойкости
коробочкудляшитьяспозолоченнымнаперстком.Шарльвовсехэтих
тонкостях не разбирался, но от этого они емуещебольшенравились.Они
усиливали его жизнерадостность и прибавляли уюта его домашнему очагу.
Чувствовалонсебяотлично,выгляделпревосходно,егорепутация
установилась прочно. Крестьяне любили его за то, что он был не гордый.Он
ласкал детей, в питейные заведения не заглядывал, нравственность егобыла
безупречна. Особенно хорошо вылечивал он катары и бронхиты.Деловтом,
что, пуще всего боясьуморитьбольного,онпрописывалпреимущественно
успокоительные средства да ещевиныхслучаяхрвотное,ножныеванны,
пиявки. В то же время он не испытывалстрахаипередхирургией:кровь
отворял, не жалея, точно это были не люди, а лошади, зубырвал"железной
рукой".
"Чтобынеотстать",онвыписал,ознакомившисьпредварительнос
проспектом, новый журнал Вестник медицины.