"Чтобынеотстать",онвыписал,ознакомившисьпредварительнос
проспектом, новый журнал Вестник медицины. После обеда онпочитывалего,
но духота в комнате и пищеварение так на него действовали, что черезпять
минут, уронив голову на руки и свесив гриву на подставку от лампы, онуже
засыпал. Эмма смотрела на него и пожимала плечами. Почему ей не встретился
хотя бы один из тех молчаливых тружеников, которыепросиживаютночинад
книгами и к шестидесяти годам, когда приходитпораревматизма,получают
крестик в петлицу плохо сшитого черногофрака?Ейхотелось,чтобыимя
Бовари приобрело известность, чтобы егоможнобыловидетьнавитринах
книжных лавок, чтобы оно мелькало в печати, чтобы его зналавсяФранция.
Но Шарль самолюбием не отличался! Врач из Ивето, с которымонвстретился
наконсилиуме,несколькопренебрежительноснимобошелсяупостели
больного, в присутствии родственников. ВечеромШарльрассказалобэтом
случае Эмме, и та пришла в полное негодование. Супругбылрастроган.Со
слезами на глазах он поцеловал жену в лоб. Аонасгораласостыда,ей
хотелось побить его; чтобы успокоиться, она выбежала в коридор, распахнула
окно и стала дышать свежим воздухом.
- Какое ничтожество! Какое ничтожество! - кусая губы, шептала она.
Шарль раздражал ее теперь на каждом шагу. С возрастом у негопоявились
некрасивые манеры: за десертом он резал ножом пробкиотпустыхбутылок,
после еды прищелкивал языком, чавкал, когда ел суп; он начинал толстеть, и
при взгляде на него казалось, что из-за полноты щек и безтогомаленькие
его глаза оттягиваются к самым вискам.
Иногда Эммазаправлялаемузажилеткраснуюкаемкуегофуфайки,
поправляла галстук или выбрасывала поношенные перчатки,заметив,чтоон
собирается их надеть. Но он ошибался, воображая, будтовсеэтоделается
для него, - все это она делала для себя, из эгоизма, в сердцах. Иногда она
даже пересказывала ему прочитанное: какой-нибудьотрывокизромана,из
новой пьесы, светскую новость, о которой сообщалось в газетномфельетоне:
какойнинаесть,авсе-такиэтобылчеловек,ипритомчеловек,
внимательно ее слушавший, всегда с ней соглашавшийся. А ведь она открывала
душу и своей собаке! Она рада была бы излить ее маятнику, дровам в камине.
Однако она все ждала какого-то события.Подобноморякам,потерпевшим
крушение, она полным отчаяния взором окидывала свою одинокую жизньивсе
смотрела, не мелькнетлибелыйпаруснамглистомгоризонте.Онане
отдавала себе отчета, какой это будет случай, каким ветром пригонит егок
ней, к какому берегу потом ее прибьет, подойдет ли кнейшлюпкаилиже
трехпалубный корабль, и подойдет ли он с горестями или по самые люки будет
нагруженутехами.Но,просыпаясьпоутрам,онанадеялась,чтоэто
произойдет именно сегодня, прислушивалась к каждому звуку, вскакивала и, к
изумлению своему, убеждалась, что все по-старому, а когда солнце садилось,
она всегда грустила и желала, чтобы поскорее приходило завтра.
Потом опятьнаступилавесна.Кактольконачаласьжараизацвели
грушевые деревья, у Эммы появились приступы удушья.
С первых чисел июля Эммасталасчитатьпопальцам,скольконедель
остается до октября, - она думала, что маркиз д'Андервильеопятьустроит
бал в Вобьесаре. Но в сентябре не последовало ни письма, ни визита.
Когда горечь разочарования прошла, сердце ее вновьопустело,иопять
потянулись дни, похожие один на другой.
Значит, так они и будут идти чередою, этиоднообразные,неисчислимые,
ничего с собой не несущие дни? Другие тоже скучно живут, но все-таки у них
естьхотькакая-нибудьнадежданаперемену.Инойразкакое-нибудь
неожиданноепроисшествиевлечетзасобойбесконечныеперипетии,и
декорация меняется. Но с нею ничего не может случиться - так, видно, судил
ей бог! Будущее представлялось ей темным коридором, упирающимся внаглухо
запертую дверь.
Музыку она забросила. Зачем играть? Кто станет ее слушать?Кольскоро
ей уже не сидеть в бархатном платье скороткимирукавамизаэраровским
роялем, ее легким пальцам уже не бегать по клавишам,кольскороейуже
никогда не почувствовать, какееовеваетветероквосторженногошепота
сидящих в концертной зале, то не к чемутогдаистараться,разучивать.
Рисунки и вышивки лежали у нее в шкафу. К чемувсеэто?Кчему?Шитье
только раздражало Эмму.
- Книги я прочитала все до одной, - говорила она.
И, чтобы чем-нибудь себя занять, накаляла докрасна каминныещипцыили
смотрела в окно на дождь.
Как тосковала она по воскресеньям, когда звониликвечерне!Ступой
сосредоточенностью прислушивалась она к ударам надтреснутого колокола.По
крыше, выгибая спину под негреющими лучами солнца, медленно ступала кошка.
На дороге ветер клубил пыль. Поройгде-товыласобака.Аколоколвсе
гудел, и его заунывный и мерный звон замирал вдали.
Потом служба кончалась. Женщинывначищенныхбашмаках,крестьянев
новых рубашках, дети без шапок, на одной ножке прыгавшиевпереди,-все
возвращалисьизцерквидомой.Ауворотпостоялогодворачеловек
пять-шесть, всегда одни и те же, допоздна играли в "пробку".
Зима в том году была холодная. В комнатах иногда до самого вечера стоял
белесоватый свет, проходивший сквозьзамерзшиеночьюокна,каксквозь
матовое стекло. В четыре часа уже надо было зажигать лампу.
В хорошую погоду Эмма выходила в сад. Накапустесеребрянымкружевом
сверкал иней, длинными белыми нитями провисал между кочанами. Птиц было не
слыхать,всесловноуснуло,абрикосовыедеревьяприкрываласолома,
виноградник громадною больною змеейизвивалсявдольстены,накоторой
вблизи можнобылоразглядетьползающихнасвоихбесчисленныхножках
мокриц. Усвященникавтреугольнойшляпе,читавшегомолитвенникпод
пихтами возлеизгороди,отвалиласьправаянога,потрескалсягипсот
мороза, лицо покрыл белый лишай.