В двадцати шагах от него, на противоположной стороне, усамойплощади
стоит церковь. Ее окружает маленькое кладбище, обнесенное низкойкаменной
стеной и до того тесное,чтостарые,вросшиевземлюплитыобразуют
сплошнойпол,накоторомтрававычерчиваетправильныезеленые
четырехугольники. В последниегодыцарствованияКарлаXцерковьбыла
перестроена заново. Но деревянный свод вверху уже подгнивает,местамина
его голубом фоне появляются темные впадины. Над дверью, где долженстоять
орган, устроены хоры для мужчин,иведеттудазвенящаяподкаблуками
винтовая лестница.
Яркий свет дня, проникая сквозь одноцветные стекла оков, косымилучами
освещает ряды стоящих перпендикулярно в стене скамеек; на некоторых из них
прибиты к спинкам коврики, и над каждым такимковрикомкрупнымибуквами
выведена надпись: "Скамьяг-натакого-то".Дальше,втомместе,где
корабль суживается, находится исповедальня, а как раз напротив нее - густо
нарумяненная, точно божок с Сандвичевых островов, статуэтка девыМариив
атласном платье и втюлевойвуали,усыпаннойсеребрянымизвездочками;
наконец,вглубинезавершаетперспективувисящаямеждучетырьмя
светильниками над алтарем главного приделакопия"Святогосемейства"-
"дар министра внутренних дел". Еловые откидныесиденьянахорахтаки
остались невыкрашенными.
Добрую половину главной ионвильской площади занимает крытыйрынок,то
есть черепичный навес, держащийся приблизительно на двадцатистолбах.На
углу, рядом с аптекой, стоит мэрия,"построеннаяпопроектупарижского
архитектора" и представляющая собой некое подобие греческого храма.Внизу
- три ионические колонны, во втором этаже - галерея с круглой аркой, ана
фронтоне галльский петух одной лапой опирается на Хартию (*24),вдругой
держит весы правосудия.
Но особеннобросаетсявглазааптекаг-наОменапротивтрактира
"Золотой лев". Главным образом - вечером, когда зажигаетсякенкет,когда
красные и зеленые шары витрины стелют по земле длинные цветные полосы и на
этих шарах, словно привспышкебенгальскогоогня,вырисовываетсятень
аптекаря,склоненногонадконторкой.Егодомсверхудонизузаклеен
объявлениями, на которых то разными почерками, где-круглым,где-с
наклономвправо,топечатнымибукваминаписано:"Виши,сельтерская,
барежская, кровоочистительные экстракты, слабительное Распайля, аравийский
ракаут, лепешки Дарсе, паста Реньо,бинты,составыдляванн,лечебный
шоколад и прочее". Во всю ширину здания-вывеска,инанейзолотыми
буквами: "Аптека Оме". В глубине,заогромными,вделаннымивприлавок
весами, над застекленной дверью выведено длинное слово:"Лаборатория",а
на середине двери золотыми буквами по черному полю еще раз написано _Оме_.
Больше в Ионвиле смотреть не на что.
Больше в Ионвиле смотреть не на что. На его единственной улице,длиною
не дальше полета пули, есть еще несколько торговых заведений, потом дорога
делает поворот, и улица обрывается. Если пойти мимохолмаСен-Жан,так,
чтобы дорога осталась справа, то скоро дойдешь до кладбища.
Когда здесь свирепствовала холера, его расширили-прикупилисмежный
участок в три акра и сломали разделявшую их стену, но в этойновойчасти
кладбища почти нет могил - онипо-прежнемулепятсяпоближекворотам.
Кладбищенский сторож, он же могильщикипричетниквцеркви,благодаря
этому он имеет от покойников двойной доход, посадил на пустырекартофель.
Однако его полоска с каждым годом всеуменьшается,итеперь,вовремя
эпидемий, он уже не знает, радоваться лисмертямилиуныватьпривиде
новых могил.
- Вы кормитесь мертвецами, Лестибудуа! - как-то,невыдержав,сказал
ему священник.
Эта мрачная мысль заставила сторожа призадуматься, и на некоторое время
он прекратил сельскохозяйственную деятельность. Но потом опять принялся за
свое, по-прежнему сажает картофель да еще имеет смелостьутверждать,что
он растет сам по себе.
Со временисобытий,окоторыхпойдетрассказ,вИонвиленикаких
существенных изменений не произошло. На колокольневсетакжевертится
трехцветный жестяной флюгер; над моднойлавкойпо-прежнемуплещутсяна
ветру два ситцевых флажка; в аптеке все больше разлагаются в мутном спирту
зародыши, напоминающиесемьибелоготрутника,анаддверьютрактира
старый, вылинявший от дождей золотой лев все еще выставляетнапоказсвою
мохнатую, как у пуделя, шерсть.
В тот вечер, когда вИонвильдолжныбылиприехатьсупругиБовари,
трактирнаяхозяйка,вдоваЛефрансуа,совсемзахлопоталасьсосвоими
кастрюлями, и пот лился с нее градом. Завтра в городе базарный день. Нужно
заранее разделать туши, выпотрошить цыплят, сварить супикофе.Даеще
надо приготовить обед не только для тех, кто у нее на пансионе, ноещеи
для лекаря с женой и служанкой. Из бильярдной доносились взрывы хохота.В
маленькой комнате три мельника требовали водки. Горели дрова, потрескивали
угли, на длинном кухонном столе, средикусковсыройбаранины,высились
стопки тарелок,дрожавшиеприсотрясениичурбана,накоторомрубили
шпинат. На птичьем дворе стоял отчаянный крик -этокричалажертва,за
которой гонялась служанка, чтобы отрубить ей голову.
У камина грелся рябоватый человек в зеленых кожаных туфлях, в бархатной
шапочкесзолотойкистью.Лицоегоневыражалоничего,кроме
самовлюбленности, держал он себя так же невозмутимо, как щегол в клетке из
ивовых прутьев, висевшей как раз над его головой. Это был аптекарь.
- Артемиза! - кричала трактирщица. - Наломай хворосту,налейграфины,
принеси водки, пошевеливайся! Понятия не имею, что приготовитьнадесерт
тем вот, которых вы ждете! ГосподиИисусе!Опятьгрузчикизагалделив
бильярдной! А повозка-тоихняяусамыхворот!"Ласточка"подъедет-
разобьет в щепы.