В комнате было жарко, мальчик дремал, анемного
погодя и старик, сложив руки на животе и открыв рот, начиналпохрапывать.
Возвращаясь иной раз со святыми дарамиотбольногоивидя,чтоШарль
проказничает в поле,онподзывалего,счетвертьчасаотчитывали,
пользуясь случаем, заставлял где-нибудь под деревомспрягатьглагол.Их
прерывал дождьилизнакомыйпрохожий.Впрочем,священниквсегдабыл
доволен своим учеником и даже говорил, что у "юноши" прекрасная память.
Ограничиться этим Шарлю не подобало. Г-жа Бовари настояла на своем. Г-н
Бовари устыдился, а вернее всего разговорыобэтомемупросто-напросто
надоели, но только он сдался без боя, и родители решили ждать лишь дотой
поры, когда мальчуган примет первое причастие, то есть еще один год.
Прошло полгода, а в следующем годуШарлянаконецотдаливруанский
коллеж, - в конце октября, в разгар ярмарки, приурочиваемой ко днюпамяти
святого Романа, его отвез туда сам г-н Бовари.
Теперь уже никто из нас не могбыприпомнитькакую-нибудьчертуиз
жизни Шарля. Это была натура уравновешенная:напеременахониграл,в
положенные часы готовил уроки, в классе слушал, в дортуаре хорошо спал,в
столовой хорошо ел. Опекал его оптовый торговец скобяным товаромсулицы
Гантри - раз в месяц, по воскресеньям, когда его лавка бывала уже заперта,
он брал Шарля из училища и посылал пройтись понабережной,поглядетьна
корабли, а в семь часов, как раз к ужину, приводил обратно.Почетвергам
после уроков Шарльписалматерикраснымичерниламидлинныеписьмаи
запечатывал их тремя облатками, затем просматривал свои записи поистории
или читал растрепанный том Анахарсиса(*3),валявшийсявкомнате,где
готовились уроки. На прогулках он беседовалсошкольнымсторожем,тоже
бывшим деревенским жителем.
Благодаря своей старательности он учился не хуже других, акак-тораз
даже получил за ответ по естественнойисториивысшуюотметку.Внашем
коллеже он пробыл всего три года, а затем родители его взяли - онихотели
сделать из него лекаря и были уверены, чтокэкзаменунабакалавраон
сумеет приготовиться самостоятельно.
Мать нашла ему комнату на улице О-де-Робек, на пятом этаже, у знакомого
красильщика. Она уговорилась скрасильщикомнасчетпансиона,раздобыла
мебель - стол и два стула, выписалаиздомустарую,вишневогодерева,
кровать, а чтобы ее бедный мальчик не замерз, купила еще чугуннуюпечурку
и дров. Через неделю, после бесконечных наставлений и просьб к сынувести
себя хорошо, особенно теперь, когда смотретьзанимбудетнекому,она
уехала домой.
Ознакомившись с программой занятий, Шарль оторопел: курс анатомии, курс
патологии,курсфизиологии,курсфармацевтики,курсхимии,даеще
ботаники, да еще клиники, да еще терапия, сверх того -гигиенаиосновы
медицины, - смысл всех этих слов был ему неясен,всеонипредставлялись
вратами в некое святилище, где царил ужасающий мрак.
Он ничего не понимал; он слушал внимательно, но сутинеулавливал.
Он ничего не понимал; он слушал внимательно, но сутинеулавливал.И
все же он занимался, завел себе тетради впереплетах,аккуратнопосещал
лекции, не пропускалниодногозанятиявклинике.Онисполнялсвои
несложныеповседневныеобязанности,точнолошадь,котораяходитс
завязанными глазами по кругу, сама не зная - зачем.
Чтобы избавить его от лишних расходов, мать каждую неделю посылалаему
с почтовой каретой кусокжаренойтелятины,иэтобылегонеизменный
завтрак, который он съедал по возвращении из больницы,топочаногамиот
холода. А после завтрака - бегомналекции,ванатомическийтеатр,в
больницу для хроников, оттуда через весь город опять к себенаквартиру.
Вечером, после несытного обеда у хозяина, он шелвсвоюкомнату,снова
садился заниматься - поближекраскаленнойдокраснапечке,иотего
отсыревшей одежды шел пар.
В хорошие летние вечера, в час, когда еще неостывшиеулицыпустеют,
когда служанки играют у ворот в волан, он открывал окно и облокачивался на
подоконник. Под ним, между мостами, между решетчатыми оградами набережных,
текла превращавшая эту часть Руана вмаленькуюнепригляднуюВенециюто
желтая, то лиловая, то голубая река. Рабочие, сидя накорточках,мылив
ней руки. На жердях, торчавших из слуховыхокон,сушилисьмоткипряжи.
Напротив,надкрышами,раскинулосьбезбрежноечистоенебо,залитое
багрянцем заката. То-то славно сейчас, наверное, за городом! Как прохладно
в буковой роще! И Шарль раздувал ноздри, чтобы втянуть в себя родной запах
деревни, но запах не долетал.
Он похудел,вытянулся,вглазахунегопоявилсяоттенокгрусти,
благодаря которому его лицо стало почти интересным.
Мало-помалу он начал распускаться, отступать отнамеченногоплана,и
вышло это как-то само собой. Однажды он не явилсявклинику,надругой
день пропустил лекцию, а затем, войдя во вкус безделья, ивовсеперестал
ходить на занятия.
Он сделался завсегдатаем кабачков, пристрастился к домино.Просиживать
все вечера в грязном заведении, стучать по мраморному столику костяшками с
черными очками - это казалось емувысшимпроявлениемсамостоятельности,
поднимавшим его в собственных глазах.Онсловновступалвновыймир,
впервые притрагивался к запретным удовольствиям. Берясь при входе за ручку
двери, он испытывал нечто вроде чувственного наслаждения. Многое изтого,
что прежде онподавлялвсебе,теперьразвернулось.Онраспевална
дружеских пирушках песенки,которыезналназубок,восхищалсяБеранже,
научился приготовлять пунш и познал наконец любовь.
Благодарятакойблестящейподготовкеонстрескомпровалилсяна
экзаменах и звания лекаря не получил. А дома его ждали втотжеденьк
вечеру, собирались отметить это радостное событие в его жизни!
Домой он пошел пешком и, остановившисьувъездавсело,послалза
матерью и всеейрассказал.