Стало быть, эта милая дама все наврала!..
Г-н Бовари-отец в ярости сломал стул о каменный пол и сказал жене, что она
погубила сына, связав его с этой клячей, у которой сбруянелучшекожи.
Они поехали в Тост. Произошло объяснение. Протекало оно бурно. Элоиза, вся
в слезах, бросилась к мужу на шею смольбойзаступитьсязанее.Шарль
начал было ее защищать. Родители обиделись и уехали.
Но _удар был нанесен_. Через неделюЭлоизавышлаводворразвесить
белье, и вдруг у нее хлынула горлом кровь, а на другой день,втовремя
как Шарль повернулся к ней спиной, чтобы задернуть на окне занавеску,она
воскликнула: "О боже!" - вздохнула и лишилась чувств. Она была мертва. Как
странно!
С похорон Шарль вернулся домой. Внизу было пусто; он поднялся на второй
этаж, вошел в спальню и, увидев платье жены, висевшее уизножьякровати,
облокотился написьменныйстоли,погруженныйвгорестноераздумье,
просидел тут до вечера. Ведь она его все-таки любила.
3
Как-то утром папаша Руо привез Шарлю плату засвоюсросшуюсяногу-
семьдесят пять франков монетами по сорока су и вдобавокещеиндейку.Он
знал, что у Шарля горе, и постарался, как мог, утешить его.
- Я ведь это знаю по себе! - говорил он, хлопая его по плечу. -Яэто
тоже испытал! Когда умерла моя бедная жена, я уходилвполе-хотелось
побыть одному; упадешь, бывало, наземь где-нибудьподдеревом,плачешь,
молишь бога, говоришь ему всякие глупости; увидишь на ветке крота (*7),-
в животе у него черви кишат, - одним словом, дохлогокрота,изавидуешь
ему. А как подумаешь, что другие сейчас обнимают своихмилыхженушек,-
давай что есть мочи колотить палкой по земле; до того я ошалел,чтодаже
есть перестал; поверите, от одной мысли о кафе у меня с души воротило. Ну,
а там день да ночь, сутки прочь, за зимой-весна,залетом,глядишь,
осень, и незаметно, по капельке, по чуточке, оно и утекло. Ушло,улетело,
вернее, отпустило, потому в глубине души всегда что-тоостается,какбы
вам сказать?.. Тяжесть вот тут, в груди! Но ведь этонашаобщаясудьба,
стало быть, и не к чему нам так убиваться, не к чемуискатьсебесмерти
только оттого, что кто-то другой умер... Встряхнитесь, господин Бовари,и
все пройдет! Приезжайте к нам; дочь моя, знаете ли, нет-нет да ивспомнит
про вас, говорит, что вы ее забыли. Скоро весна; мы с вамипоохотимсяна
кроликов в заповеднике - это вас немножко отвлечет.
Шарль послушался его совета. ОнпоехалвБерто;тамвсеоказалось
по-прежнему, то есть как пять месяцев назад. Толькогрушиужецвели,а
папаша Руо был уже на ногах ирасхаживалпоферме,вносявеежизнь
некоторое оживление.
Считая, что с лекарем нужно быть особеннообходительным,разунего
такое несчастье, он просил его не снимать во дворе шляпы,говорилсним
шепотом, как с больным, и даже сделал вид, будто сердится на то, что Шарлю
не приготовили отдельного блюдаполегче-что-нибудьвродекремаили
печеных груш. Он рассказывал разные истории. Шарль в одном местеневольно
расхохотался, но, вспомнив о жене, тотчас нахмурился.
Он рассказывал разные истории. Шарль в одном местеневольно
расхохотался, но, вспомнив о жене, тотчас нахмурился. За кофе он уже о ней
не думал.
Он думал о ней тем меньше, чем больше привыкал к одиночеству. Вскоре он
и вовсе пересталтяготитьсяимблагодаряновомудлянегорадостному
ощущению свободы. Он мог теперь когда угодно завтракать и обедать, уходить
и возвращаться, никому не отдавая отчета, вытягиватьсявовесьростна
кровати, когда уставал. Словом, он берег себя, нянчилсяссобой,охотно
принимал соболезнования. Смерть жены пошла ему на пользу и в делах;целый
месяц все кругом говорили: "Бедный молодой человек! Какое горе!"Егоимя
приобрело известность, пациентов у него прибавилось, и, наконец, онездил
теперь в любое время к Руо. Он питал какую-то неопределеннуюнадежду,он
былбеспричинновесел.Когдаонприглаживалпередзеркаломсвои
бакенбарды, ему казалось, что он похорошел.
Однажды он приехал на ферму часов около трех; все были в поле; он вошел
в кухню, но ставни тамбылизакрыты,иЭммуонсначаланезаметил.
Пробиваясь сквозь щели в стенах, солнечные лучи длинными тонкими полосками
растягивались на полу,ломалисьобуглыкухоннойутвари,дрожалина
потолке. На столе ползли вверх по стенкам грязного стакана мухи, азатем,
жужжа, тонули на дне, в остатках сидра. При свете, проникавшем вкаминную
трубу, сажа отливала бархатом, остывшая золаказаласьчутьголубоватой.
Эмма что-то шила, примостившись между печью и окном;головаунеебыла
непокрыта, на голых плечах блестели капельки пота.
По деревенскому обычаю, Эмма предложила Шарлючего-нибудьвыпить.Он
было отказался, но она настаивала и в конце концов со смехом объявила, что
выпьет с ним за компанию рюмочку ликера. С этими словамионадосталаиз
шкафа бутылку кюрасо и две рюмки, одну их нихналиладоверху,вдругой
только закрыла донышко и, чокнувшись, поднесла ее ко рту. Рюмка была почти
пустая, и, чтобы выпить, Эммепришлосьоткачнутьсяназад;запрокидывая
голову, вытягивая губы и напрягая шею, она смеялась, оттого что ничегоне
ощущала во рту, и кончиком языка, пропущенным междудвумярядамимелких
зубов, едва касалась дна. Потом она села и опять взялась за работу-она
штопала белый бумажный чулок; она опустила голову и примолкла; Шарльтоже
не говорил ни слова. От двери дуло,пополудвигалисьмаленькиекучки
сора; Шарль следил за тем, как их подгоняет сквозняк, и слышаллишь,как
стучит у него в висках и какгде-тодалеководворекудахчеткурица,
которая только что снесла яйцо. Эмма время от времени прикладывала рукик
щекам, чтобы они не так горели,апотом,чтобысталохолоднеерукам,
дотрагивалась до железной ручки больших каминных щипцов.
Онапожаловалась,чтоснаступлениемжарыунееначались
головокружения, спросила, не помогут ли ей морские купанья,рассказалао
монастыре. Шарль рассказалосвоемколлеже,итакунихпостепенно
завязалась оживленная беседа.