"Мысчитаемклассическуюмузыкуэкстрактомивоплощениемнашей
культуры,потомучтоона--самыйясный,самыйхарактерный,самый
выразительныйеежест.В этоймузыке мывладеем наследием античностии
христианства,духомвеселогоихраброгоблагочестия,непревзойденной
рыцарской нравственностью.Ведь,вконце концов,нравственность--это
всякий классический жест культуры, это сжатыйвжест образец человеческого
поведения. В XVI -- XVIII веках было создано много всяческой музыки, стили и
выразительныесредства были самыеразные,нодух, вернее, нравственность
вездеодна итаже.Манерадержатьсебя,выражением которойявляется
классическая музыка, всегда одна и та же, она всегда основана на одном и том
же характерепонимания жизнии стремится кодномуитомужехарактеру
превосходстванадслучайностью.Жест классической музыки означаетзнание
трагичности человечества, согласие с человеческой долей, храбрость, веселье!
Грациялигенделевскогоиликупереновскогоменуэта, возвышеннаялидо
ласкового жестачувственность, как у многихитальянцев или у Моцарта,или
тихая,спокойная готовностьумереть,как у Баха,-- всегда вэтоместь
какое-то "наперекор", какое-то презрение к смерти, какая-то рыцарственность,
какой-тоотзвуксверхчеловеческого смеха,бессмертной веселости. Пусть же
звучит он и в нашей игре в бисер,да и во всей нашей жизни, во всем, что мы
делаем и испытываем".
Эти словабыли записаны одним учеником Кнехта. Ими мыи закончим свой
очерк об игре в бисер.
--------
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МАГИСТРА ИГРЫ ИОЗЕФА КНЕХТА
ПРИЗВАНИЕ
О происхождении Иозефа Кнехта нам ничего не известно. Как многие другие
ученикиэлитных школ, онлибо рано потерял родителей, либо былвырваниз
неблагоприятной средыиусыновленПедагогическимведомством.Вовсяком
случае, он не знал того конфликта между элитной школой и родительским домом,
который многимеготоварищам отяготил юныегоды изатруднил вступление в
Орден исплошьда рядом делаетхарактерталантливогомолодогочеловека
тяжелыминепокладистым.Кнехтпринадлежитксчастливцам,словнобы
рожденнымипредназначенным дляКасталии,дляОрденаидляслужбыв
Педагогическом ведомстве; ихотя проблематичность духовной жизни отнюдьне
осталась емунеизвестна, трагизм, присущий всякой отданной духужизни, ему
все-таки довелось изведать без личной горечи. Да и посвятить личности Иозефа
Кнехта подробный очерк соблазнил нас,пожалуй, не столько сам этот трагизм,
сколькотатихость, веселость, или, лучше сказать,лучистость, с какой он
осуществлял свою судьбу,своедарование,свое назначение.Каку всякого
значительного человека, у него есть свой внутренний голосисвой amor fati
(Любовьксвоейучасти, судьбе (лат.));но его amorfati предстаетнам
свободным от мрачности и фанатизма.
Каку всякого
значительного человека, у него есть свой внутренний голосисвой amor fati
(Любовьксвоейучасти, судьбе (лат.));но его amorfati предстаетнам
свободным от мрачности и фанатизма. Впрочем, мы ведь не знаем сокровенного и
не должнызабывать, что писаниеисториипривсейтрезвостиипри всем
желаниибытьобъективнымвсе-такиостаетсясочинительствоми ее третье
измерение -- вымысел. Так, если брать великие примеры, мы ведь совершенно не
знаем,радостно илитрудно жили насамом делеИоганнСебастьянБах или
Вольфганг Амадей Моцарт. Моцарт обладаетдля нас трогательной ивызывающей
любовь прелестью раннего совершенства, Бах --возвышающим иутешающим душу
смирением с неизбежностью страданий и смерти как с отчей волей бога, но ведь
узнаеммы это вовсе не из их биографий и дошедших донас фактов их частной
жизни, а только из их творчества, из их музыки. Кроме того, к Баху, зная его
биографию исоздавая себе его образ наосновании егомузыки, мыневольно
присовокупляеми егопосмертнуюсудьбу: всвоемвоображении мыкакбы
заставляемегознатьеще при жизниисулыбкоймолчать, чтовсеего
произведениясразупослеегосмерти были забыты, арукописипогибли на
свалке, что вместонегостал "великим Бахом"ипожинал успех один из его
сыновей,чтозатем,послевозрождения,еготворчествостолкнулосьс
недоразумениями и варварством фельетоннойэпохи и так далее. И точно так же
склонны мы присочинять,примысливать кеще живому, находящемуся в расцвете
здоровья и творческих сил Моцарту осведомленность о том, что он осенен рукой
смерти, предчувствие окруженности смертью. Где налицо какие-то произведения,
там историкпростоне может несоединитьихс жизнью их творцакак две
нерасторжимые половины некоегоживогоцелого. Такпоступаем мы с Моцартом
илиБахом,и такжепоступаем мыс Кнехтом, хотяон принадлежит нашей,
нетворческой посутиэпохеи"произведений" в пониманиитех мастеров не
оставил.
Пытаясь описать жизнь Кнехта, мы тем самым пытаемся как-тоистолковать
ее,иеслидлянас,какисториков,крайне огорчительнопочтиполное
отсутствие действительно достоверных сведений о последней части этойжизни,
то все же мужество для нашейзатеи нампридало какраз то обстоятельство,
что эта последняя часть жизни Кнехта стала легендой. Мы приводим эту легенду
исогласны с ней, даже еслиона-- благочестивыйвымысел. Также, как о
рождении и происхождении Кнехта, мы ничего не знаем и об его конце. Но у нас
нетни малейшего права предполагать, чтоконец этот могбыть случайным. В
построении его жизни, насколько она известна, намвидится ясная градация, и
если в своих предположениях об его концемы охотно присоединяемся к легенде
и доверчиво приводим ее, то поступаемтак потому, что все,очем сообщает
легенда,вполнесоответствует, на нашвзгляд, какпоследняя ступень этой
жизни, еепредыдущимступеням. Признаемся даже,чтоуходэтойжизнив
легенду кажется нам естественным иправильным, ведьне возникаетже у нас
никаких сомнений в том, что светило, ушедшее из нашего поля зрения и для нас
"закатившееся", продолжает существовать.