Сердцемальчика кипело почтением,любовьюк мастеру,а уши его
внимали фуге, ему казалось,чтоон впервые слушаетмузыку, за возникавшим
передним произведениемончувствовал дух,отраднуюгармониюзаконаи
свободы, служения и владычества,покорялся иклялся посвятитьсебяэтому
духу и этому мастеру, онвидел в эти минуты себяи свою жизньи весьмир
ведомыми, выстроенными и объясненными духом музыки,и когда игра кончилась,
онсмотрел, как тот, кого он чтил, волшебник и царь, все ещесидит, слегка
склонившись над клавишами, с полуопущенными веками и тихо светящимся изнутри
лицом, и не знал, ликоватьли ему от блаженства этих мгновений или плакать,
оттого что они прошли. Тут старик медленно встал с табурета, проницательно и
вто же времянепередаваемоприветливовзглянул на него яснымиголубыми
глазами и сказал:
-- Ничто неможеттаксблизитьдвухлюдей, какмузицирование. Это
прекрасное дело.Надеюсь, мыостанемся друзьями, ты и я.Может быть, и ты
научишься сочинять фуги, Иозеф.
Сэтимисловами он подалемуруку иудалился,а вдверях еще раз
повернулся и попрощался взглядом и вежливым легким поклоном.
Много лет спустя Кнехтрассказывал своемуученику: выйдя на улицу, он
нашел город и мир преображенными куда больше, чем если бы их украсили флаги,
венки, ленты ифейерверк.Онпережилакт призвания, который вполне можно
назватьтаинством: вдругсталвидим ипризывнооткрылсяидеальный мир,
знакомый дотоле юнойдушелишь понаслышке или по пылкиммечтам. Мирэтот
существовалне толькогде-то вдалеке, впрошлом или будущем, нет,он был
рядомибыл деятелен,но излучалсвет,онпосылалгонцов,апостолов,
вестников, людей,как этот старик магистр, который, впрочем, как показалось
Иозефу, не был,в сущности, так уж и стар. И из этого мира, через одного из
этих достопочтенных гонцов, донесся и до него, маленького ученикалатинской
школы,призывныйоклик!Таково было значениедля негоэтогособытия, и
прошло несколько недель, преждечемон действительно понял и убедился, что
магическомуакту того священного часа соответствовал иоченьопределенный
актвреальноммире,чтопризваниебылонетолькоотрадойизовом
собственной его души и совести, но также даром и зовомземных властей. Ведь
долгонемогло оставаться тайной,чтоприезд мастерамузыкине былни
случайностью,ни обычной инспекцией.ИмяКнехтадавно уже, наосновании
отчетов его учителей,значилось в списках учеников,казавшихсядостойными
воспитаниявэлитныхшколахили,вовсякомслучае,соответствующе
рекомендованныхвысшемуведомству. Посколькуэтогомальчика, Кнехта,не
толькохвалилизауспехивлатыниизаприятныйнрав, но ещеособо
рекомендовали превозносилучительмузыки, магистр решил уделить во время
одной из служебных поездокнесколькочасовБерольфингену ипосмотреть на
этого ученика.
Не так важны были для магистра латынь и беглость пальцев (тут
онполагалсянашкольныеотметки,изучениюкоторыхвсе-такипосвятил
час-другой), как вопрос, способенлиэтот мальчик по всей своей сути стать
музыкантом ввысоком смысле слова,способен ли он загореться,подчиниться
какому-топорядку,благоговеть,служитькульту.Вообще-тоучителя
обыкновенных высших школ по праву отнюдь неразбрасывались рекомендациями в
"элиту",нослучаипокровительствасболее или менеенечистымицелями
все-таки бывали, анередкоучительипо ограниченности кругозораупорно
рекомендовалкакого-нибудьлюбимчика,укоторого,кромеприлежания,
честолюбия да умения ладить с учителями, почтиникаких преимуществ не было.
Именноэтот тип был мастеру музыки особенно противен,онпрекрасно видел,
сознает ли экзаменующийся,что сейчас дело идето его будущем и карьере, и
горе ученику, который встречал егослишком ловко, слишком обдуманно и умно,
такие не раз оказывались отвергнуты еще до начала экзамена.
А ученикКнехтстарому мастерупонравился, очень понравился,тот, и
продолжая поездку, с удовольствием еговспоминал; не сделав никаких записей
изаметок онем,онпростозапомнил свежего,скромногомальчика ипо
возвращениисобственноручновписалегоимявсписокучеников,
проэкзаменованных непосредственночленомвысшего ведомстваиудостоенных
приема.
Об этом списке -- всредеучеников он именовался "золотой книгой", но
прислучаеего непочтительноназывали и"каталог карьеристов"-- Иозефу
доводилось вшколе слышать всякие разговоры, и в самыхразных тонах. Когда
учитель упоминал этот список, хотя бы лишь затем, чтобы в укор какому-нибудь
ученику заметить, что такому бездельнику, как он, нечего, конечно,и думать
попастьвнего,втонепедагогачувствовалисьторжественность,
почтительность,даинапыщенность.Акогдао"каталогекарьеристов"
заговаривали ученики, тоделали ониэто обычновнагловатойманере ис
несколькопреувеличенным безразличием. Однажды Иозефслышал, каккакой-то
ученик сказал:
-- Да плеватьмне на этот дурацкий каталог карьеристов! Стоящий парень
в негоне попадет, этоуж точно. Тудаучителяпосылают только величайших
зубрил и подхалимов.
Странная пора последовала за тем прекрасным событием. Он пока ничего не
знал отом, что принадлежиттеперь кelecti(Избранные(лат.)),к"flos
juventutis" (Цвет юношества (лат.)),как называют в Ордене учеников элитных
школ; онспервадумать не думалопрактическихпоследствиях изаметном
влиянии того события на егосудьбу и быт,и, будучи для своих учителей уже
каким-то избранником,скоторым предстоит вскоре проститься, сам он ощущал
свое призвание почти только какакт внутренний.