– А сдачи дать не можешь, – сказал еще кто-то. – И перестань толкаться.
– Пустите нас, – сказал окровавленный. – Пустите меня и моего старого друга. – Он шепнул Ричарду Гордону на ухо: – Я и не хочу давать сдачи. Я ведь могу вытерпеть, понимаете?
– Слушайте, – сказал второй ветеран, когда они наконец добрались до залитой пивом стойки. – Вы бы на него посмотрели сегодня днем, у комиссара Пятого лагеря. Я его повалил и колотил по голове бутылкой. Прямо дробь отбивал, как на барабане. Ручаюсь, я стукнул его раз пятнадцать.
– Больше, – сказал окровавленный.
– А ему хоть бы что.
– Я все могу вытерпеть, – сказал первый. Он шепнул Ричарду Гордону на ухо: – Это мой секрет.
Ричард Гордон передал им два стакана пива, которые нацедил и подвинул к нему толстый негр-бармен в белой куртке.
– Что за секрет? – спросил он.
– У меня, – сказал окровавленный. – Мой секрет.
– У него есть секрет, – сказал второй ветеран. – Он не врет.
– Хотите, скажу, – сказал окровавленный на ухо Ричарду Гордону. Гордон кивнул.
– Мне не больно.
Второй кивнул:
– Скажи ему всю правду.
Рыжий приложил свои окровавленные губы почти к самому уху Гордона.
– Иногда мне даже приятно, – сказал он. – Что вы на это скажете?
Рядом с Гордоном стоял высокий, худой человек, со шрамом на щеке от глаз до подбородка. Он посмотрел на рыжего и усмехнулся.
– Сначала это был спорт, – сказал он. – Потом перешло в удовольствие. Если б меня могло от чего-нибудь стошнить, меня бы от тебя стошнило, Рыжий.
– Очень тебя легко тошнит, – сказал первый ветеран. – Ты в какой части служил?
– Тебе до этого дела нет, забулдыга несчастный, – сказал высокий человек.
– Стакан пива? – предложил Ричард Гордон высокому.
– Спасибо, – сказал тот. – У меня есть.
– Про нас не забывайте, – сказал один из тех двоих, что вошли вместе с Гордоном.
– Еще три пива, – сказал Ричард Гордон, и негр нацедил пива и подтолкнул к нему стаканы. У стойки было так тесно, что рук не разведешь, и Гордон оказался притиснутым к высокому ветерану.
– Вы что, с парохода? – спросил высокий.
– Нет, я здесь живу. А вы – с островов?
– Мы сегодня приехали с Тортугас, – сказал высокий. – Мы там подняли такой шум, что нас побоялись держать там.
– Он красный, – сказал первый ветеран.
– Ты бы тоже был красным, если б имел голову на плечах, – сказал высокий. – Они загнали нас туда, чтобы от нас избавиться, но мы подняли слишком большой шум. – Он улыбнулся Ричарду Гордону.
– А ну дай ему, – заорал кто-то, и Ричард Гордон увидел, как совсем близко от него поднялся кулак и ударил кого-то по лицу. Двое людей схватили того, которого ударили, и оттащили его от стойки. Когда они выбрались на свободное место, один снова изо всех сил ударил его по лицу, а другой ударил его в живот. Он упал на цементный пол и закрыл голову руками, и первый пнул его в спину. Все это время он не издал ни звука. Первый рывком поднял его на ноги и подтолкнул к стене.
– Вразумить надо сукиного сына, – сказал он, и, когда тот, весь побелев, прижался к стене, второй стал в позицию, слегка согнув колени, размахнулся правым кулаком чуть не до самого пола и хватил человека у стены по щеке. Тот упал на колени, потом медленно свалился на бок, на полу вокруг его головы образовалась лужица крови. Они оставили его там и вернулись к стойке.
– Вот это удар, – сказал первый.
– Этот сукин сын, как приедет в город, всю свою получку положит на книжку, а потом приходит сюда поживиться на чужой счет, – сказал второй. – Это уже второй раз я его вразумляю.
– На этот раз ты его крепко вразумил.
– Когда я его ударил, челюсть у него подалась, точно мешок с орехами, – с довольным видом сказал второй. Избитый лежал у стены, и никто не обращал на него внимания.
– А если б ты меня так хватил, мне хоть бы что, – сказал рыжий ветеран.
– Закройся, трепло, – сказал вразумитель. – У тебя сифон.
– Вот и врешь.
– Мне на таких, как ты, и смотреть противно, – сказал вразумитель. – Стану я себе зря руки отбивать.
– Вот именно, что зря отобьешь, – сказал Рыжий. – Послушайте, приятель, – сказал он Ричарду Гордону, – может, повторим?
– Славный народ, а? – сказал высокий. – Война очищает и облагораживает человека. Вопрос вот в чем: только такие, как мы, годятся в солдаты, или же это служба нас сделала такими?
– Я не знаю, – сказал Ричард Гордон.
– Готов поручиться, что вы здесь не найдете и трех запасных, – сказал высокий. – Это все отборный народ. Самые сливки подонков; те самые, с которыми Веллингтон победил при Ватерлоо. Что ж, мистер Гувер прогнал нас с Антикости, а мистер Рузвельт сплавил сюда, чтоб избавиться от нас. В лагере все устроено для того, чтоб вызвать эпидемию, но бедняги, как назло, не хотят умирать. Некоторых отвезли на Тортугас, но там теперь местность стала здоровее. И потом, мы не захотели там оставаться. Так что пришлось нас привезти обратно, сюда. Что они теперь выдумают? Надо же им как-нибудь от нас избавиться. Разве вы этого не понимаете?
– Почему?
– Потому что мы – отпетые, – сказал высокий. – Нам нечего терять. Мы дошли до точки. Мы хуже той голытьбы, с которой имел дело Спартак. И с нами многого не сделаешь, потому что нас столько били, что теперь единственное наше утешение – алкоголь и единственная гордость – уменье все вытерпеть. Но не все мы такие. Кое-кто из нас сумеет и сдачи дать.
– Много в лагере коммунистов?
– Человек сорок, не больше, – сказал высокий. – На две тысячи. Чтоб быть коммунистом, нужны дисциплина и воздержание; пьянчуга не может быть коммунистом.
– Не слушайте вы его, – сказал рыжий ветеран. – Он просто красный, ну его к черту.
У другого конца стойки один ветеран заспорил с Фредди из-за счета.
– Вот столько ты выпил, – сказал Фредди. Ричард Гордон посмотрел на ветерана. Он был сильно пьян, глаза у него налились кровью, и он явно лез на скандал.
– Врешь, – сказал он Фредди.
– Восемьдесят пять центов, – сказал ему Фредди.
– Смотрите, что сейчас будет, – сказал Рыжий. Фредди положил обе руки на стойку. Он не сводил с ветерана глаз.
– Врешь, – сказал ветеран и схватился за пивной стакан. Как только его пальцы сомкнулись вокруг стакана, правая рука Фредди описала над стойкой полукруг и обрушила на голову ветерана тяжелую солонку, обмотанную посудным полотенцем.
– Чисто сделано? – сказал рыжий ветеран. – Красиво сделано?
– Вы бы посмотрели, как он орудует спиленным кием, – сказал второй.
Два ветерана, стоявшие там, где свалился зашибленный солонкой, сердито оглянулись на Фредди.
– Это еще что?
– Успокойтесь, – сказал Фредди. – Ну-ка, по одной за счет заведения. Эй, Уоллэйс, – сказал он, – прислони-ка этого к стенке.
– Чисто сделано? – спросил рыжий ветеран Ричарда Гордона. – Не придерешься?
Широкоплечий детина выволок зашибленного солонкой из толпы. Он поставил его на ноги, и тот взглянул на него невидящими глазами.
– Выкатывайся, – сказал он ему. – Пойди, проветрись. – У стены сидел, держась обеими руками за голову, тот, которого вразумили раньше. Широкоплечий молодой человек подошел к нему.
– Ты тоже выкатывайся, – сказал он ему. – С тобой тут вечно истории.
– У меня челюсть сломана, – хрипло сказал тот. Изо рта у него шла кровь и стекала по подбородку.
– Скажи еще спасибо, что ты жив после такого удара, – сказал плечистый молодой человек. – Ну, выкатывайся.
– У меня челюсть сломана, – тупо повторил тот. – Они сломали мне челюсть.
– Выкатывайся, тебе говорят! – сказал молодой человек. – С тобой вечно истории.
Он помог человеку со сломанной челюстью встать на ноги, и тот нетвердыми шагами вышел на улицу.
– Помню, раз выдался вечер, так тут у стенки лежало штук двенадцать, – сказал рыжий ветеран. – А как-то поутру я видел, как этот толстопузый оттирал тут пол шваброй. Видел я, как ты шваброй оттирал пол? – спросил он толстого негра-бармена.
– Да, сэр, – сказал бармен. – Много раз. Да, сэр. Но вы никогда не видели, чтобы я бил кого-нибудь.
– Говорил я вам? – сказал рыжий ветеран. – Шваброй.
– Похоже, что и сегодня вечер будет не хуже, – сказал второй ветеран.
– Послушайте, приятель (Ричарду Гордону), может, повторим еще раз?
Ричард Гордон чувствовал, что пьянеет. Его лицо в зеркале позади стойки уже начало казаться ему чужим.
– Как вас зовут? – спросил он высокого коммуниста.
– Джеке, – сказал высокий. – Нельсон Джеке.
– Где вы жили до того, как попали сюда?
– О, везде, – сказал тот. – В Мексике, на Кубе, в Южной Америке, везде.
– Завидую вам, – сказал Ричард Гордон.
– Почему вы мне завидуете? Почему вы не работаете?
– Я написал три книги, – сказал Ричард Гордон. – Сейчас пишу четвертую, о Гастонской стачке.
– Это хорошо, – сказал высокий. – Отлично. Как, вы сказали, ваша фамилия?
– Ричард Гордон.
– А! – сказал высокий.
– Что это значит, «а!»?
– Ничего, – сказал высокий.
– Вы читали мои книги? – спросил Ричард Гордон.
– Да.
– Они вам не понравились?
– Нет, – сказал высокий.
– Почему?
– Не хочется говорить.
– Скажите.
– По-моему, все они – дерьмо, – сказал высокий и отвернулся.
– Сегодня, кажется, мой вечер, – сказал Ричард Гордон, – мой бенефис. Вы что будете пить? – спросил он рыжего ветерана. – У меня еще осталось два доллара.
– Пиво, – сказал Рыжий. – Слушайте, я ваш друг. По-моему, ваши книги – отличные книги. К черту этого паршивого красного.
– Нет ли у вас с собой какой-нибудь книжки? – спросил второй ветеран. – Я бы охотно почитал вашу книжку. Вы никогда не печатались в «Западных рассказах» или «Героях войны»? Я этих «Героев войны» готов читать хоть каждый день.
– Что это за птица, этот высокий? – спросил Ричард Гордон.
– Я же говорю, он просто паршивый красный, – сказал второй ветеран. – Лагерь кишит такими. Мы бы их выставили, но я же говорю, у нас там народ чаще всего не помнит.
– Чего не помнит? – спросил Ричард Гордон.
– Ничего не помнит, – сказал второй.
– Вы меня видите? – спросил Рыжий.
– Да, – сказал Ричард Гордон.
– Вы бы поверили, что у меня самая славная женка на свете?
– Отчего же.
– Да, представьте себе, – сказал Рыжий. – И до чего же эта девчонка в меня влюблена. Она у меня прямо как рабыня. «Налей-ка мне еще чашку кофе», – говорю я. «Сейчас, папочка», – говорит. И чашкa уже на столе. И так во всем. Она от меня без ума. Всякая моя прихоть для нее закон.
– А ты скажи, где она? – спросил второй ветеран.
– Вот то-то и есть, – сказал Рыжий. – То-то и есть, приятель. Где она?
– Он не знает, где она, – сказал второй ветеран.
– Мало того, – сказал Рыжий. – Я не знаю, где я ее последний раз видел.
– Он даже не знает, в какой она стране.
– Но послушайте, приятель, – сказал Рыжий. – Где бы она ни была, эта девчонка мне верна.
– Это святая истина, – сказал второй ветеран. – Можешь голову прозакладывать, что это так.
– Иногда, – сказал Рыжий, – я думаю, что, может быть, она – Джинджер Роджерс и снимается теперь в кино.
– Что ж, может быть, – сказал второй.
– Потом опять мне кажется, что она сидит смирно дома и дожидается меня.
– Поддерживает огонь в домашнем очаге, – сказал второй.
– Вот, вот, – сказал Рыжий. – Она самая славная маленькая женка на свете.
– Слушайте, – сказал второй ветеран. – Моя старуха тоже ничего.
– Правильно.
– Она умерла, – сказал второй ветеран. – Не будем о ней говорить.
– А вы женаты, приятель? – спросил Рыжий Ричарда Гордона.
– Как же, – ответил тот.
У другого конца стойки, человека через четыре от него, виднелось красное лицо, голубые глаза и рыжеватые, мокрые от пива усы профессора Мак-Уолси. Профессор Мак-Уолси смотрел прямо перед собой, и Ричард Гордон видел, как он допил свой стакан и, выпятив нижнюю губу, обсосал пену с усов. Он заметил, какие ярко-голубые у него глаза.
Глядя на него, Ричард Гордон почувствовал неприятное стеснение в груди. И в первый раз он понял, что чувствует мужчина, когда он смотрит на другого мужчину, к которому уходит его жена.
– Что с вами, приятель? – спросил рыжий ветеран.
– Ничего.
– Вам нехорошо. Я вижу, вам совсем плохо.
– Нет, – сказал Ричард Гордон.
– Можно подумать, что вы увидели привидение.
– Видите вон того, с усами? – спросил Ричард Гордон.
– Этого?
– Да.
– Ну и что же? – спросил второй ветеран.
– Ничего, – сказал Ричард Гордон. – Черт с ним. Ничего.
– Он вам мешает? Можно его вразумить. Мы втроем уложим его, а вы его каблуками.
– Нет, – сказал Ричард Гордон. – Это не поможет.
– Мы его сцапаем, когда он выйдет на улицу, – сказал рыжий ветеран. – Не нравится мне его физиономия. По-моему, он сильно смахивает на штрейкбрехера.
– Я его ненавижу, – сказал Ричард Гордон. – Он отнял у меня жизнь.
– А вот мы ему пропишем, – сказал второй ветеран. – Шпик усатый! Слушай, Рыжий, захвати-ка парочку бутылок. Мы его изобьем до полусмерти. И когда только он это успел? Скажите-ка, приятель, может, повторим еще?
– У нас есть еще доллар семьдесят центов, – сказал Гордон.
– Тогда не взять ли нам лучше бутылку? – сказал рыжий ветеран. – А то я только-только разошелся.
– Нет, – сказал второй. – Пиво из бочки тебе полезнее. Уж держись пива из бочки. Пойдем, вздуем этого гуся и вернемся выпить еще пива.
– Нет. Не трогайте его.
– Нет, приятель. Это мы не можем. Вы сказали, этот усатый отнял у вас жену.
– Жизнь. Жизнь, а не жену.
– Тьфу, виноват. Вы уж меня простите, приятель.
– Это он ограбил банк, – сказал второй ветеран. – Пари держу, что за него объявлена награда. Ей-богу, я его фотографию видел сегодня на почтамте.
– А что ты делал на почтамте? – спросил второй подозрительно.
– Что, я не могу письмо получить?
– Разве в лагерь письма не доходят?
– Уж не думаешь ли ты, что я был в сберегательной кассе?
– Что ты делал на почтамте?
– Просто зашел по дороге.
– На, получай, – сказал его приятель и так размахнулся, как только можно было в толпе.
– Ну, сцепились друзья-приятели, – сказал кто-то. Их стали подталкивать к двери, и они, лягаясь и бодаясь, колотя и тузя друг друга, вывалились на улицу.
– Пусть дерутся на тротуаре, – сказал широкоплечий молодой человек. – Эти сучьи дети по три-четыре раза в вечер затевают драку.
– Пара забулдыг, – сказал другой ветеран. – Рыжий умел драться когда-то, но теперь у него сифон.
– У них у обоих сифон.
– Рыжий схватил это от одного парня на ринге во время борьбы, – сказал низенький, коренастый ветеран. – У этого парня был сифон, и у него вся спина и плечи были в сыпи. При каждой схватке он терся плечом об нос Рыжего.
– Все враки. Зачем Рыжему было лезть туда лицом?
– А он всегда так держал голову, когда боролся. Вниз, вот так. Тот парень и терся об него.
– Все враки. Расскажи своей бабушке. Никогда такого не было, чтобы на ринге подцепить сифон.
– Это ты так думаешь. А я тебе скажу, что Рыжий был такой чистюлька, каких свет не создавал. Я его знаю, мы с ним в одном отряде были. И он был очень хороший борец. Кроме шуток, хороший. И у него была славная жена. Кроме шуток, славная. А сифон он схватил от этого Бенни Сампсона, это так же верно, как то, что я стою здесь.
– Так сядь, – сказал другой ветеран. – А где Барбос подцепил его?
– Барбос – в Шанхае.
– А ты где?
– Нигде.
– А Пузырь где?
– От девки в Бресте, на пути домой.
– Все вы любите говорить об этом. Сифон. А какая разница, есть у человека сифон или нет?
– Теперь для нас никакой, – сказал один ветеран. – С ним не хуже, чем без него.
– Для Барбоса даже лучше. Он не понимает, что с ним делается.
Ричард Гордон стоял теперь у стойки рядом с профессором Мак-Уолси. Когда Рыжий и Барбос затеяли драку, его оттеснили сюда, и он не пытался сопротивляться.