А когда все улягутся спать, обязательно подсядет к двоечнику кто-нибудь понадежней и сердитым шепотом будет втолковывать непутевому истины, которые он обязан знать, если пошел с учителем в поход и если не хочет подводить группу. Глядишь, тот расхрабрится и напросится завтра на ответ, да еще от себя, от собственных наблюдений что-нибудь добавит такое, отчего повеселеет учитель и на виду у всех охотно переправит двойку на четверку.
Словом, Александру Молчанову и его товарищам повезло с учителем географии. Вполне понятно, что вскоре любимым предметом Саши стала география. Живая география.
Когда Саша Молчанов перешел в девятый, он нежданно-негаданно заявился домой с рюкзаком, в разорванных кедах, с лицом обветренным, загоревшим и мужественным. А что? Перейти через горы, да еще в одиночку... Мать только руками всплеснула, кинулась обнимать, ощупывать, целы ли косточки у сыночка. Отец поцеловал его, похлопал по плечу и спросил:
- Как ходилось?
- Через Прохладный, - сказал Саша погрубевшим голосом.
- Снега лежат?
- Есть немного. На перевалах, в ущелье тоже. Ночью идти можно, прихватывает морозом. Крепкие снега, держат покамест без лыж.
Отец кивнул и одобрительно покряхтел. Отчаянный парень, если рискнул в такую раннюю пору. Туристов еще не пускают.
Сын отдохнул два дня, а потом Молчанов взял его с собой в обход раз и другой, все присматривался, что сын умеет и чего ему не хватает. Однажды на привале Саша рассказал отцу про Бориса Васильевича. И какой он умный, и как хорошо им объясняет, особенно в походах. Лесник вроде бы посветлел с лица, так понравилось ему. Спросил для проверки:
- На Кардывач тоже ходили?
- Два раза. Прочитали об этом озере у Юрия Ефремова и пошли. Сперва так, рекогносцировку делали, а другой раз зарисовали окрестности, воду проверили, ну и насчет форели...
Тут он запнулся, потому что вспомнил свою неудачную попытку поймать в том озере форель. Уж кто-кто, а Саша Молчанов считался мастером по форели. А вот там не вышло.
- Что насчет форели? - переспросил отец.
- Хотели узнать, почему ее нет. Да не разгадали. Вода холодная и прозрачная, речки впадают хорошие, а вот нет, и все. Заколдованное озеро.
- Точно знаешь?
- Уж я бы словил.
- Уж ты бы... - подзадорил Егор Иванович.
- А что, не так? - Сашу задело за живое. - Половил дай бо, сам знаешь.
- А вот в Кардываче не сумел. Однако форель и там есть.
- Борис Васильевич тоже говорит, что есть.
Отец кивнул. Учитель должен знать. И вдруг сказал:
- Мы с твоим Борисом Васильевичем побратимы.
- Как это побратимы? - Саша даже привстал.
- А так. Воевали вместе в этих вот местах. С одного родника пили, одной кровушкой умылись.
- Чего же ты раньше не говорил!..
Егор Иванович чуть заметно пожал плечами. Хотел было сказать, что раньше Саша мальчуганом был и вряд ли бы это понял, но промолчал.
- Как это одной кровушкой?
- А так и одной. Немец минами кидался у Гузерипля, ну какая-то нас обоих и уложила. Поранила, значит. То я его тащил, то он меня. Вот тут, в лесах, и выхаживали нас, под одной буркой валялись. А потом разошлись. Немцев прогнали, он учиться уехал, а я, значит, остался.
- И не виделись?
- Зачем же? Встречались. Борис еще студентом туристов водил через перевалы, иной раз вместе хаживали, вспоминали войну, даже те камни нашли, которые нашей кровью побрызганы. Ну, а когда он в школу подался, тут редко приходилось. Далековато. Вот тогда, как тебя привел, посидели мы, потолковали...
Егор Иванович свел черные брови, спохватился, что наговорил слишком много. Минуту спустя он поднялся и ушел в темень за валежником, а Саша так и остался сидеть в великом изумлении. Побратимы! Он думал, это только у горцев. Ужасно хотелось, чтобы отец рассказал все подробно о войне и о Борисе Васильевиче.
Но уж если он замолчал - всё! Не разговорится больше. Он и за валежником ушел нарочно, чтобы предупредить всякие расспросы. Ладно, до другого раза.
Когда поужинали, Егор Иванович прилег на бок, рядом с ружьем, и вдруг сказал:
- В природе пока еще всё - тайна. Мы только похваляемся, что знаем природу, себя тешим. Куда мыслью ни толкнешься - темно. И чем больше открытий делаем, тем больше загадок получается.
- Например? - быстро спросил Саша, загораясь от этой неожиданной возможности поспорить.
Но отец не стал растолковывать свои слова. Он был уверен, что спор на эту тему невозможен хотя бы потому, что высказаны бесспорные истины.
- Давай спать, Александр, - сказал он. - Укладывайся.
- Ну вот... - обиженно вздохнул Саша. - Растравил, а теперь спать.
Но канючить не стал. Подбил себе под спину побольше пахучих пихтовых веток, залез в старенький спальный мешок и уставился на мерцающие угли костра.
Огонь прогорел, пламя уже не баловалось, но жар в костре еще не остыл, его раскаленное добела чрево дышало теплом, и Саша стал думать, почему дрова горят так по-разному. Елка и сосна вспыхивают, словно только и ждали, когда спичку поднесут. Треск, шум, показуха сплошная, а прогорят - и нет ничего, один белый пепел. Пихта и кедрач горят тихо, спокойно, без искр, будто желают они даже смертью своей доставить удовольствие живому миру. После них остаются упорно тлеющие мягкие угли. Дуб сгорает трудно, подобно каменному углю, но жар его не остывает чуть ли не до утра. А вот осина и граб, пустые при жизни, и сгорают как-то безалаберно: пальцы согреть не успеешь, а костра уже нет... Тоже, значит, характеры. Иль дело только в свойствах физических? Конечно, логичнее объяснить все прочностью древесины, структурой, калорийностью. Правильно объяснить, в соответствии с законами физики и химии. Но скучно. Куда как приятней думать, что есть разница в характере дерева: одни живут так себе и для себя, другие живут серьезно и приносят тем, кто рядом с ними, много добра и пользы. Даже в костре, после смерти. Интересно, из каких деревьев сделался уголь? Если придерживаться этой точки зрения, то курной уголь, конечно, из ольхи, а вот антрацит - непременно из дуба. Потому и сгорают по-разному.
Он еще порядочно фантазировал в полусне, мысли становились расплывчатыми и смутными, тепло костра ласкало лицо, глаза сами по себе закрывались, и скоро Саша начал мирно посапывать.
Куда скорее, чем отец.
Егор Иванович дождался, пока сын уснул, и уже не сводил с него любопытного, ласкающего взгляда. Подрос, возмужал Александр Егорович. Непохож он лицом на него, весь в мать, но характером, статью, умом - в Молчановых. Не разбрасывается мыслями, не тараторит. Кажется, Борис Васильевич сделал то доброе дело, на которое и рассчитывал Егор Иванович, посылая Сашу в Желтую Поляну: развил в мальчишке святую и сдержанную любовь к природе, бесстрашие перед лицом ее грозных проявлений.
С этой приятной мыслью он и уснул.
3
В то лето Саша с отцом обошли несколько трудных хребтов на северных склонах гор, часто пересекали туристские тропы, сиживали на приютах рядом с шумными ватагами молодежи, со всего света пришедшей на Кавказ. Было с ними весело и легко, рассказывали ребята много смешного, интересного. Но еще интереснее оказалось в глухих уголках заповедника, куда забирались Молчановы, чтобы посмотреть, все ли там в порядке.
Никогда еще Саше не приходилось видеть такие стада туров, как в этот раз. Сотенными табунами бродили они на лугах поблизости от родных скал, среди которых укрывались при первой же опасности. Старые туры паслись отдельно, турихи ходили с козлятами, как воспитательницы в детском саду.