Все, что Альбертнапоследоквприсутствииамтманаговорилоделе
арестованного, до крайности возмутило Вертера: ему почудилсявэтомвыпад
против него самого, и хотя по зрелом размышлении он разумом понял,чтооба
его собеседника правы, у него все же было такоечувство,что,допустиви
признав их правоту, он отречется от своей внутренней сущности.
Среди бумаг его мы нашли запись,котораякасаетсяэтоговопросаи,
пожалуй, исчерпывающе выражает его отношение к Альберту:
"Сколько бы я ни говорил и ни повторял себе, какой он честный и добрый,
- ничего не могу с собой поделать, - меня от него с душиворотит;янев
силах быть справедливым".
Вечер был теплый, начало таять, и потому Лотта с Альбертомотправились
домой пешком. Дорогой она то и дело оглядывалась, как будто искалаВертера.
Альбертзаговорилонем,порицаяегоивсежеотдаваядолжноеего
достоинствам. Попутно он коснулся егонесчастнойстрастиизаметил,что
хорошо было бы удалить его.
- Я желаю этого также ради нас с тобой, - сказал он, -ипрошутебя,
постарайся изменить характер его отношений к тебе,непоощряйегочастых
визитов. Это всем бросается в глаза. Я знаю, что уже пошли пересуды.
Лотта промолчала; Альберта, по-видимому, задело ее молчание, вовсяком
случае, он с тех пор не упоминал при ней о Вертере, когда жеупоминалаона
сама, он либо обрывал разговор, либо переводил его на другую тему.
Безуспешнаяпопыткаспастинесчастногобылапоследнейвспышкой
угасающегоогня;стехпорВертерещеглубжепогрузилсявтоскуи
бездействие и чуть не дошел до исступления, когда услыхал,чтоегодумают
вызвать свидетелем против обвиняемого, который решил теперь все отрицать.
Он мысленно перебирал свои промахи на служебномпоприще,припомнили
неприятность, постигшую его, когда он состоял припосольстве,азаоднои
все, в чем он когда-нибудь не успел, чем был обижен. Во всем этом он находил
оправдание своей праздности, не видел для себя никакого исхода, считалсебя
неспособнымкповседневнымжитейскимтрудам,итак,отдавшисьэтому
своеобразному течению мыслей и своей всепоглощающей страсти, проводя время в
однообразном и безрадостном общении с милой и любимой женщиной,тревожаее
покой, расшатывая свои собственные силы, без смыслаинадеждырастрачивая
их, он неудержимо приближался к печальному концу.
О его смятении и муках, о том,как,незнаяпокоя,металсяониз
стороны в сторону, как опостылела емужизнь,красноречивосвидетельствуют
несколько оставшихся после него писем, которые мы решили привести здесь.
12 декабря
Дорогой Вильгельм,ясейчасуподобилсятемнесчастным,окоторых
говорили, что они одержимы злым духом. Временами что-то находит на меня:не
тоска, не страсть, ачто-тонепонятноебушуетвнутри,грозитразорвать
грудь, перехватывает дыхание! Горе мне, горе!Втакиеминутыяпускаюсь
бродить посреди жуткого, в эту неприветную пору, ночного ландшафта.
12 декабря
Дорогой Вильгельм,ясейчасуподобилсятемнесчастным,окоторых
говорили, что они одержимы злым духом. Временами что-то находит на меня:не
тоска, не страсть, ачто-тонепонятноебушуетвнутри,грозитразорвать
грудь, перехватывает дыхание! Горе мне, горе!Втакиеминутыяпускаюсь
бродить посреди жуткого, в эту неприветную пору, ночного ландшафта.
Вчера вечером меня потянуло из дому. Внезапно наступилаоттепель,мне
сказали, что река вышла из берегов, все ручьи вздулись и затопили милуюмою
долину вплоть доВальхейма.Ночью,послеодиннадцати,побежалятуда.
Страшно смотреть сверху с утеса, как бурлят при лунномсветестремительные
потоки, заливая все вокруг; рощи, поля илуга,ивсяобширнаядолина-
сплошное море, бушующее под рев ветра! А когда луна выплывала из черныхтуч
и передо мной грозно и величаво сверкал и гремел бурный поток, тогда явесь
трепетал и рвался куда-то! Стоя над пропастью,япростиралруки,именя
влекло вниз! Вниз! Ах, какое блаженство сбросить тудавнизмоимуки,мои
страдания! Умчаться вместе с волнами! Увы! Я не мог сдвинуться сместа,не
мог покончить разом со всеми муками! Я чувствую, срок мой еще не вышел!Ах,
Вильгельм! Я без раздумья отдал бы свое бытие за то, чтобы вместесветром
разгонять тучи, обуздывать водныепотоки.О,неужтоузникукогда-нибудь
выпадет в удел это блаженство?
С какой грустью смотрел я вниз, отыскивая глазамиместечкоподивой,
где мы с Лоттой после прогулки отдыхали отзноя,яедваузналиву,все
кругом тоже было затоплено, Вильгельм! "А луга и все окрестности охотничьего
дома! - думал я. -Как,должнобыть,пострадалаотэтогопотопанаша
беседка!" И прошлое солнечным лучом согрело мне душу, как пленника -соно
стадах, лугах и почестях! А я стоял!Янебранюсебя,уменядостанет
мужества умереть. Но лучше бы... И вот я сижу, как стараянищенка,которая
собирает щепки под заборами и выпрашивает корки хлеба у дверей,чтобыхоть
немного продлить и скрасить свое жалкое, безрадостное существование.
14 декабря
Друг мой, что же это такое? Я боюсь самого себя. Неужтолюбовьмояк
ней не была всегда благоговейнейшей, чистейшей братскойлюбовью?Неужтов
душе моей таились преступные желания? Не смею отрицать... К тому же эти сны!
О, как правы были люди, когда приписываливнутренниепротиворечиявлиянию
враждебных сил! Сегодня ночью - страшно сознаться - я держал ее вобъятиях,
прижимал к своей груди и осыпал поцелуями ее губы, лепетавшиесловалюбви,
взор мой тонул в ее затуманенном негой взоре! Господи!Неужтояпреступен
оттого, что для меня блаженство -совсейполнотойвновьпереживатьте
жгучие радости? Лотта! Лотта! Я погибший человек! Ум мой мутится, уже неделю
я сам не свой, глаза полны слез. Мне повсюдуодинаковоплохоиодинаково
хорошо. Я ничего не хочу, ничего не прошу. Мне лучше уйти совсем.