Мнеказалось, что яотчитываюсьпереджертвами
кораблекрушения,оказавшимисянанеобитаемомостровеидесятилетиями
отрезаннымиотцивилизации.Икаконислушалижадно,взволнованно,
восхищeнно!Присутствующаясреди гостейНинаТабидзе, вдовагрузинского
поэтаТицианаТабидзе,другаПастернака,погибшегововремятеррора,
спросила, по-прежнему ли популярны в западных театрах Шекспир,Ибсен и Шоу.
Яответил, что интереск Шоуупал. А вотЧехов любят, иего пьесы часто
ставятся. Я привeл точку зрения Ахматовой,совершенноне разделявшей общее
мнение огениальности Чехова.Она находила чеховский мир всегдаодинаково
серым, запылeнным иунылым, царством тумана, где никогда не светит солнце и
неблещутмечи,гделюди, несчастные человеческие создания, бессильныи
беспомощны.Онаназывала этотмир пародиейна жизнь. (Я однаждыуслышал
суждение У.Г.Йетса, сходное с мыслями Ахматовой: "Чеховничего незнаето
жизниисмерти.Оннезнаето том,чтоподножиенебес полнолязгом
скрещивающихся мечей").
Пастернак былглубоко несогласенсАхматовой."Скажитеей, когда
увидите еe-к сожалению, мы не можемсвободно ездить вЛенинград- так
скажитеже ейот именивсехнас здесь, что все русские писателисклонны
читатьпроповеди,даже Тургеневлюбил повторять избитые нравоучениятипа
'время лечит', и только Чехов свободен от этого. Он-само творчество,он
всe превращал в искусство, он- наш ответ Флоберу". Пастернакпредупредил,
что Ахматова непременно заговоритсо мной о Достоевском и будет критиковать
Толстого. На самомделе Толстой был прав в оценке Достоевского: "Его романы
-этострашный беспорядок, смесь шовинизма иистерической религиозности".
Подобное суждение невозможно отнести к Чехову. Скажите это Анне Ахматовой от
моего имени! Я очень люблю еe, но переубедить еe нельзя ни в чeм".
Но когдая увиделсясАхматовой в следующий раз, в Оксфорде, в1965
году,то не сталей всe это передавать. Ведь Пастернака тогда ужене было
живых,ионанемоглаответитьему.Она,действительно,говорилао
Достоевском со страстным восхищением.
Но вернемся кмоейпервойвстрече споэтом(онаненавиделаслово
"поэтесса") в 1945 годув Ленинграде. Произошлоэто следующимобразом.Я
услышал, что так называемые антикварные книги вЛенинграде намного дешевле,
чем вМоскве. Страшный голод во время блокады вынуждал людей, преждевсего
старых интеллигентов, обмениватьсвои литературные собрания нахлеб. Часто
блокадники, ослабевшие и истощенные,были не в состоянии нести тяжелые тома
и поэтому вырывали из них отдельные страницы и главы. Эти фрагменты, а также
сохранившиеся экземпляры были теперьвыставлены напродажу вкомиссионных
магазинах. Я непременно собирался посетить Ленинград: мне не терпелось вновь
увидеть город,в котором я провел четыре года своегодетства.Возможность
посмотреть икупить книгиделалаэту поездкуещеболее соблазнительной.
Посленеобходимых формальностейяполучил разрешениепровести двадня в
гостинице "Астория".В поездке меня сопровождала представительБританского
Совета (9) в Советском Союзе мисс Бренда Трипп, интеллигентная и обаятельная
женщина, попрофессии химик-органик. В серыйноябрьскийденья прибылв
город на Неве.
- III -
Я не был в Ленинграде с 1919 года, когдамоя семья получила разрешение
вернуться в нашроднойгород Ригу,столицу независимойтогда республики.
Теперьво мне необыкновеннояркоожили воспоминания: я был неожиданно для
себятронутпривидеулиц,домов,памятников,набережныхирыночных
площадей. Неизгладимое впечатление произвелона меня посещениедома, где я
жилкогда-тососвоейсемьeй.
Явновьувиделполуразрушеннуюограду,
магазинчик, гдераньшечистили самовары,ивнутреннийдворик,такой же
грязныйизаброшенный, какв первыепослереволюционныегоды.Отдельные
случаии эпизоды детских лет вдруг всплыли в моей памяти такчeтко, словно
сталисегодняшнейреальностью. Яшeл полегендарному городу и чувствовал
себя частью ожившей легенды и одновременно наблюдателем со стороны.
Несмотрянасильныеразрушениявовремявойны,городпроизводил
блистательное впечатление(посетивЛенинградодиннадцатьлетспустя,я
увиделего почтиполностью восстановленным). Я направился кглавнойцели
моей поездки -"Лавке писателей" на Невском проспекте. Этот книжный магазин
былтогда(думаю,исейчас)разделен надвесекции.Впервойкниги
находилисьза прилавком, аво второй- на открытых полках. Втораясекция
быладоступналишьдляизвестныхписателей,журналистовидругих
привилегированных персон. Я и миссТрипп,будучи иностранцами, имели право
посетить эту святая святых.Рассматриваякниги,яразговорилсясодним
посетителем, листавшим поэтические сборники. Тот оказался довольно известным
критиком и историком литературы.Мы заговорилио последнихсобытиях.Мой
собеседникописалстрашныегодыблокады,стоившиеленинградцам столько
страданий. Онсказал,чтомногие умерлиотголода и холода, но наиболее
молодые исильныевыжили, ачасть жителей была эвакуирована. Я спросило
судьбеленинградскихписателей.Онответил вопросом: "Выимеете ввиду
Зощенко иАхматову?" Эта фразаудивила меня чрезвычайно: Ахматова казалась
мне фигурой издалекого прошлого. МорисБаура (10), переводивший еe стихи,
не слышал о ней ничего со времен Первой мировой войны. "Неужели Ахматова ещe
жива?" "Ахматова Анна Андреевна? Ну, разумеется! Она живет здесь неподалеку,
в Фонтанном доме. Хотите познакомиться с ней?" Для меня это было тоже, что
увидеть Кристину Россетти, я от волнения едва мог говорить. "Ну, конечно же,
-произнес я, - очень хочу!"Мой новый знакомый тут же скрылся со словами:
"Сейчас я позвоню ей". Он вернулся, и мы договорились к трeм часам пополудни
встретитьсяумагазина,чтобывместе пойтикАхматовой.Вернувшисьв
гостиницу, я спросил мисс Трипп, хочет ли она присоединиться к нам, но у той
уже была назначена другая встреча.
К условленному часу я снова был вмагазине, и вот мы с критиком шагаем
по Аничкову мосту, сворачиваем налево и идeм дальше понабережной Фонтанки.
Фонтанный дом,бывшийдворецШереметева, великолепноестроениевстиле
барокко с воротами тончайшего художественного чугунноголитья, которымтак
знаменит Ленинград, стоялпосреди обширного двора, нескольконапоминающего
четырeхугольный дворуниверситета в Оксфорде или Кембридже. Мы поднялись по
неосвещeннойлестнице наверхний этаж иоказалисьвкомнатеАхматовой.
Обстановка была очень скудной, по-видимому, многие вещипришлось продать во
время блокады.Из мебели были лишь небольшой стол,три или четырекресла,
деревянныйсундукидиван.НадкаминомвиселрисунокМодильяни.
Величественнаяседаядамаснакинутойнаплечибелойшальюмедленно
поднялась, приветствуя нас.
Это величие Анны Андреевны Ахматовой проявлялось в неторопливых жестах,
благороднойпосадке головы, вкрасивых и слегкастрогих чертах, а также в
выражении глубокой печали. Япоклонился, чтоприличествовало ситуации. Мне
казалось,что я благодарюкоролевузачесть бытьпринятым ею. "Западные
читатели, -сказаля,-будут,несомненно, радыузнать,чтоАхматова
пребывает в добром здравии, посколькуо нейничего небылослышно многие
годы".