ПотомАхматова заговорила о "глухих"годах -с середины двадцатых до
концатридцатых,-когдаона официальнонезначиласьсредисоветских
литераторов и даже незанималасьпереводами. Втотпериодона проводила
много времениза чтением русскихклассиков: прежде всего Пушкина,а также
Одоевского,Лермонтова,Баратынского.Онасчитала"Осень"Баратынского
гениальнымпроизведением.Недавноонаперечитала ВелимираХлебникова-
безумно,ноблестяще.Яспросилеe,несобираетсялионанаписать
комментарии к "Поэме без героя", ведь читатели, мало знающиео еe жизни, не
смогут понять всех намeков иаллегорий - зачем же заставлятьих блуждать в
потeмках? Ахматоваответила, чтоописанный ею миружеисчез и поэма тоже
обречена на гибель - она будет похоронена вместе с ней самой и еe столетием.
Она написананедлявечности и дажене дляпотомства. Единственное, что
имеетзначениедля поэтов, - это прошлое, а более всего - детство, которое
они стремятсявоспроизвести и заново пережить. Пророчества,предсказания и
вообще взгляд поэта, устремленныйв туманноебудущее,- всe это,включая
дажепрекрасное послание Пушкина Чаадаеву, она презирала и считала ненужной
позой и пустой риторикой.
Она знала, чтоей немного осталось жить: доктора нескрывали,что еe
сердце долго не выдержит, и она смиренно ждала конца. Она глубоко ненавидела
самумысль, чтоеeмогут жалеть. Она, познавшая страшныеудары судьбыи
глубокое горе, требовала от друзей обещания никогда не жалеть еe, а если они
в какой-то момент невольно испытывали это чувство, то должны были немедленно
его подавить. Стеми, кто с этимне справлялся, она вынуждена была порвать
отношения.Она могла выдержать многое- ненависть, оскорбления, презрение,
непонимание,преследования-нотольконесострадание,пустьи
доброжелательное. Могу ли и я пообещать ей? Я пообещал и сдержал слово. Меня
доглубиныдушипотрясли еeбеспримерная гордость и чувство собственного
достоинства.
ЗатемАхматова рассказала мне освоей встрече сКорнеем Чуковским во
времявойны, когда они оба были эвакуированыв Узбекистан.Еe отношение к
Чуковскомувсегда былодвойственным: она уважала его какчеловека умного,
независимого, честногоиталантливого, истинногомастераслова, но ей не
нравилосьегоскептическое, холодноемировоззрение. Она неразделяла его
приверженностикгражданской литературедевятнадцатоговека инемогла
простить ему ироническихинелюбезныхвыпадов в двадцатые годы против неe
самой. Всe это создало пропасть между ними, но тогда, в эмиграции, их многое
объединяло. Ведь всеони былижертвами сталинскойтирании. Ктому жепо
дорогевТашкентЧуковскийбылтак внимателенипредупредителен,что
Ахматова уже была готова простить прошлые обиды. Но в итоге так и не смогла.
Причиной послужило однозамечание Чуковского. "Ах, Анна Андреевна, - сказал
он, - какое прекрасное время пережилимы вдвадцатые годы! Необыкновенный,
знаменательныйпериод врусскойкультуре - Горький,Маяковский,молодой
Алеша Толстой - золотые были дни!" Прощение не состоялось.
Вотличиеотдругихписателей,выжившихвбурныегоды
послереволюционных экспериментов, Ахматова вспоминала обтом времени лишь с
чувствомглубокого отвращения. Длянеe этобылпериод дешeвого богемного
хаоса,начало опошления русской культурной жизни, когда истинныехудожники
быливынужденыискать для себя спасительногоубежища, а тех,кто решался
выйти из укрытия, ожидала расправа. Анна Андреевна всегдаговорила освоей
жизни сдержанно, даже с каким-то безразличием, изредка нарушаемым пламенными
выпадамииприговорами, не терпящими возражений.
Еe сужденияособытиях,
людяхихарактерахотличались,соднойстороны,объективностьюи
проницательностью(часто онане щадиладаже близких друзей),но с другой
стороны,онанередко - особенно если ситуациязатрагивалаеeлично- с
догматическимупорствомприписывала людям мотивыинамерения, казавшиеся
даже мне,человекусо стороны, невероятными ипричудливыми. (Хотя,может
быть, именномоянепричастностьковсемэтимсобытиям не позволяла мне
понятьнепредсказуемость сталинскогодеспотизма, не подчиняющегося никаким
критериям и сделавшегомногое немыслимое страшнойпрозойжизни). При этом
свои теории и гипотезы Ахматова развивала иаргументировала последовательно
и веско.
Ее непоколебимая убежденность в историческихпоследствияхнашей с ней
первойвстречибылапримеромоднойизтакихнавязчивыхидей. Онане
сомневалась,чтоСталинкогда-тоотдалприказотравитьеe,нопотом
раздумал.ОнаразделялауверенностьМандельштама,чтовлагеретому
подмешивали яд, что и привело поэта к голодной смерти. По мнениюАхматовой,
поэт Георгий Иванов (которого она обвиняла в написании лживых мемуаров)был
шпиономцарскогоправительства, равнокаки всвое время Некрасов.Она
утверждала, что Иннокентия Анненского недруги свели в могилу. Эти убеждения,
чисто интуитивные,не подтвержденныефактами,не являлись, темне менее,
бессмыслицей иличистойфантазией;это были элементы логичной истройной
концепции,тесносвязанной с судьбой всей страны и самой Ахматовой. Вера в
эти теории поддерживала и формировала еe как художника, приэтом она отнюдь
небыла визионером и реальнооценивала обстановку. Примеромэтомуслужит
описанная ею картина литературной жизни Петербурга перед Первой мировой
войной. Как я жалею, что не записал в подробностях все наши беседы, все
данные ею характеристики людей исобытий! Ахматова жила в страшное время и,
пословам НадеждыМандельштам,привсех выпавшихнаеe долю испытаниях
проявилаистинныйгероизм.Никогда,ни публично,нивчастнойбеседе
(например,со мной), она открытоне обвиняласоветский режим, новсяеe
жизнь была- еслиотнестик нейсловаГерценао русскойлитературе-
непрерывнымобвинительнымактом.Любовьи поклонение,которыми окружено
сегодня еe имя в Советском Союзе как художника и мужественного, несгибаемого
человека,не имеют,намойвзгляд, аналогов.Еeжизньстала легендой,
молчаливое сопротивлениевсемунедостойномусебяистраны(каксказал
БелинскийоГерцене)сделалиеeвеличайшимгениемнетолькорусской
литературы, но и истории России двадцатого века.
Вернусь кначалу своего повествования.Воткраткое содержаниемоего
отчeта британскому Министерству иностранных дел в 1945 году. Я написал, что,
по-видимому,нетдругойстраны,кромеСоветскогоСоюза,гдепоэзия
публиковаласьбы и продавалась в таком колоссальном объeме, и где интерес к
нейбыл таквелик. Не знаю, чем это можно объяснить- врожденной чистотой
вкусаилиотсутствиемнизкопробнойлитературы.Этот интересчитателей,
несомненно,являетсяогромнымстимуломдляпоэтовикритиков, и такой
аудиториизападныеписателиидраматургимогут лишьпозавидовать. Если
представить себе, чтопроизойдетчудо: политическийконтрольослабнети
искусство обретeт свободу, то я убежден, что тогда в обществе - таком жадном
до всего нового, сохранившем дух ижизнеспособность в условияхкатастроф и
трагедий,возможно, гибельныхдлядругихкультур,-втакомобществе
искусство расцвело бы с новой невиданной силой.