К счастью,я ни
разу не слышало том, что кого-то изних арестовали, или оболее страшных
мерах. Нодо менядоходилислухи о преследованияхипроблемах, причиной
которыхмоглобытьобщениесомной.Достоверноэто никогдане станет
известным,темболее,что исамижертвы часто не знали,зачтонесут
наказание.Смеюнадеяться,чтоэти людинеиспытываютзлыхчувствк
иностранцу, нечаянно и по незнанию, вовлекшему их в беду.
Моя поездка вПеределкино должна была состоятьсянеделю спустяпосле
вышеописанного приeма. Заэтовремяна другом фестивале вчестьПристли
(которому яна всe жизнь благодарен за невольно оказанное мне содействие) я
встретилмадамАфиногенову,венгерско-американскуютанцовщицу,вдову
драматурга, погибшегово времявоздушногоналeтана Москвув 1941 году.
Афиногеновой было официально поручено создание салона, где иностранные гости
могли встретитьсяс деятелями культуры. Она пригласилаименя, и у неeя
познакомился с несколькими писателями. Наиболее известным изнихбылпоэт
ИльяСельвинский. Когда-тоего окружалипочeти слава, но это, как позже
рассказалмнеПастернак,осталосьвдалeком прошлом.Сельвинскийимел
смелость высказать своe мнение о социалистическомреализме. Охарактеризовав
его как прогрессивный жанрв искусстве, он заметил, чтовсe-такибылобы
целесообразнеесоздать идеологию социалистического романтизма,которая при
полной преданности советской системе давала быещe и возможность свободного
творчества.Заэтислова он подвергся суровымпреследованиям ив период
нашего знакомствапереживалдушевный кризис.Во времяприeма Сельвинский
спросилменя,согласен ли ястем,чтоксамымвыдающимся английским
писателямотносятся Шекспир,Байрон,Диккенс,Уайльд и Шоуи, возможно,
также Мильтон и Бернс. Я ответил, что не сомневаюсьотносительно Шекспира и
Диккенса, но неуспел продолжитьсвою мысль, как Сельвинский задалдругой
вопрос: что ядумаюо новых авторах - Гринвуде иОлдридже. Я вынужден был
признаться,что впервыеслышуэти имена,очевидно, потойпричине, что
большую часть войны провeл за границей.
Позжеясудивлением узнал,что речь шлаовесьмапосредственных
литераторах. Олдридж оказался австралийским писателем-коммунистом, а Гринвуд
авторомпопулярного романа "Любовь внищете". Ихкниги были переведены на
русский язык иизданы большими тиражами. Средний советский читатель не имел
нималейшего представленияо шкале ценностей, принятой взападных кругах.
Какие произведениябудут переведеныивскольких экземплярах напечатаны,
решалиофициальныелитературныеведомства-приэтомонивточности
следовалиуказаниямЦентральногокомитетапартии.В соответствии с этим
современная английская литература в Советском Союзе была представленатогда
романом Кронина "Замок Броуди", двумя или тремяпьесами Моэма и Пристли и -
какявпервые услышал - книгами Гринвуда иОлдриджа.(Эпоха Грэма Грина,
Ч.П.Сноу,Айрис Мердок и других "сердитых молодых людей" ещeне наступила,
их стали издавать позднее). Кажется, моихозяева не поверили, что я не знаю
упомянутыхСельвинскимдвухавторов.Очевидно,вихглазахябыл
капиталистическим агентом,которому надлежалоизбегать разговоров олевых
писателях-подобно тому, как онисамиигнорировалифактсуществования
русской эмигрантской культурной среды.
МеждутемСельвинскийпродолжалговорить, его голос звучал громко и
торжественно,как будто он обращался к широкой аудитории. "Я знаю, - заявил
он,-что на Западенас считают конформистами.
Таковы мы и есть - втом
плане,чтокак бы мынеотклонялисьотдиректив партии,это постоянно
кончается тем, что партия права, а мы заблуждались. Партия всe видит, слышит
изнаетлучшенас".Язаметил,чтоостальныегостинедовольныэтим
выступлением,явнопредназначавшимсядляскрытыхмикрофонов,всегда
установленных на подобных встречах. Воцарилась напряжeнная тишина: казалось,
Сельвинскийдопусти крупнуюбестактность, и факт его шаткого положения, по
видимому, ещe больше усугублял всеобщее замешательство.
Я,тогдаещeмалоразбиравшийсяв ситуации, заявил,что свободная
дискуссияна политическиетемыне может бытьопаснойвдемократической
стране. Красивая дама,женаодногоизвестногосоветскогописателяив
прошлом секретарш Ленина, возразила мне: "Мы живeм вобществе,построенном
позаконамнауки.Развеможно говорить освободемышления, например, в
областифизики?Ведь только сумасшедшиеиневежественныелюдиотрицают
законы движения.Почемумы, марксисты, открывшиезакономерностиразвития
истории и общества, стали бы запрещать независимое социальное мышление? Если
жевыимеетев видусвободуошибаться,тоеeмы,действительно,не
допускаем.О чeм вы, собственно, говорите? Именноправдадаeт свободу: мы
гораздо свободнее, чем вытам, наЗападе". ИонапроцитировалаЛенина и
Луначарского. Когдая ответил,чтоеe мысли похожи на высказывания Огюста
Конта, а такжетезисыфранцузскихпозитивистовдевятнадцатого века,чьи
взглядывесьманеодобрялисьМарксомиЭнгельсом,комната,казалось,
наполниласьхолодом,иобществокак-тонезаметноперешло кобсуждению
литературныхсплетен.Мнебылпреподан урок.Вступаявподобного рода
дискуссию и задавая собеседникамкаверзные вопросы, яставил ихв опасное
положение. Я никогда с техпор не видел ни мадам Афиногенову, ни кого-то из
еeгостей. Теперь яотношусьсполным пониманием ких реакции и признаю
бестактность моего поведения.
- II -
Несколькимиднямипозже, сопровождаемыйЛиной Ивановной Прокофьевой,
бывшей женой композитора,я на электричке поехалвПеределкино. Этобыла
своего родалитературная деревня,созданная по инициативеГорького, с тем
чтобыпризнанные писателимоглитам работать вспокойной обстановке.Но
учитывая темперамент людей творчества, их близкое соседство далеко не всегда
было гармоничным. Дажея,несведущийиностранец,могдогадаться,что в
Переделкино не утихают ссоры и разногласия.
Ступивнадорогу, ведущую к писательскимдомам,мы увидели мужчину,
роющего канаву. Онвылез изнеe, представился Язвицким, спросил, как зовут
нас,имыдовольно долгобеседовали.Нашновыйзнакомыйнастоятельно
посоветовал нам прочитать его блестящий роман "Кострыинквизиции" (4) и ещe
более замечательный романобИванеТретьеми средневековойРоссии,над
которым он работал в то время. Затем, пожелав нам всего хорошего, он исчез в
своейканаве.Мояспутницабыланесколькоошеломленаподобной
бесцеремонностью,меняжеонаочаровала.Непосредственный,сердечный
монолог,безформальностейисветскихлюбезностей,обязательныхна
официальных приeмах, произвeл на меня необыкновенно приятное впечатление.
Стоял тeплый солнечныйдень, какие бываютранней осенью. Пастернак со
своей женой и сыном Леонидом сидели за деревяннымстолом в крошечномсаду.
Поэтсердечно нас приветствовал. Марина Цветаева, скоторойПастернак был
дружен, однажды сказала, что он выглядит какараб и его конь: унегобыло
смуглое,экспрессивное,оченьколоритноелицо,теперь знакомоевсем по
многочисленнымфотографиям ипортретамкисти его отца.