Но ведь в вашейстранетакмногозамечательных,великих
писателей!" "Замечательных? Таких, пожалуй, нет", - ответил я.Молодые люди
посмотрели скептическии недоверчиво, наверно, подумали, что я - убеждeнный
коммунист и потому отрицаю все виды буржуазного искусства. Поезд подошел, мы
сели в разные вагоны - беседу нельзя было продолжать на людях.
Подобно тем студентаммногие русские были в товремяуверены, что на
Западе -Англии, Франции, Италии - литература переживает истинныйрасцвет.
Когда же я не соглашался с этим, мне не верили и в лучшем случае приписывали
моe мнение ложной вежливости или буржуазному перенасыщению. Даже Пастернак и
его друзья не сомневались, что писатели и критики Запада создают бесконечные
шедевры-дляних,ксожалению,недоступные. Этомнениебылошироко
распространеноинепоколебимо.Егопридерживалосьбольшинстворусских
литераторов,скоторыми мнеслучилосьвстретитьсяв1945 и 1956 годах:
Зощенко, Маршак, Сейфуллина, Чуковский, ВераИнбер, Сельвинский,Кассиль и
многиедругие, а такжемузыканты: Прокофьев, Нейгауз,Самосуд;режиссeры
Эйзенштейни Таиров; художники и критики -с ними я виделся в общественных
местах и на официальных приeмах, устраиваемых ВОКСом (Всесоюзное общество по
культурным связям с заграницей) и изредка в домашней обстановке; философы, с
которыми я беседовал на сессии Академиинаук, куда меня пригласил выступить
с докладом сам ЛазарьКаганович незадолго до своего падения. Всеэтилюди
проявлялинеобычайнуюлюбознательность,можносказать,ненасытность,
стремясь хоть что-то узнать о достижениях искусства и литературы в Европе (в
меньшейстепени в Америке)ионитвeрдо верили, что тамодин задругим
создаются шедевры, которые неумолимые советские цензоры ревностно держат под
запретом.Omneignotumpromagnifico. Яже, вовсе не отрицая достижений
западногоискусства,пыталсялишьуказатьнато,что онинетакуж
безупречныизнамениты.Возможно,некоторыеизтехлюдей,позже
эмигрировавшие на Запад, былиглубокоразочарованыоткрывшейся перед ними
истинной картиной культурной жизни.
Весьма вероятно, что кампания против"безродныхкосмополитов" былав
значительнойстепени как раз ивызванастремлением подавить этот западный
энтузиазм.Самже энтузиазм возник, очевидно, на основе слухов о роскошной
заграничнойжизни,распространяемыхсоветскимисолдатами,бывшими
военнопленными и даже самими победоносными войсками. Со своей стороны власти
упорнонасаждалирусскийнационализм,подогреваемыйяростнойигрубой
антисемитскойпропагандой,арадиоипресса не уставали грубоилживо
критиковатькапиталистическую культуру. Всe это должнобыло служить своего
рода противоядием преувеличенным прозападным настроениям, которые проявляла,
по крайней мере,наиболее образованная частьнаселения. В результатебыла
достигнутакакразпротивоположнаяцель: внимание кЗападу и сочувствие
евреям укоренились в среде русской интеллигенции.
Во время моего визитавСоветскийСоюзв1956 годуянезаметил
радикальногоизменения настроений. Неосведомлeнность относительно Западак
тому времени,правда, несколько уменьшилось, слегка упал и восторг, но не в
той степени, как это можно было ожидать.
ПослевозвращенияПастернакавМосквуясталприходитькнему
еженедельнои познакомилсяс нимближе.Его речь, как и во время первого
моего посещения, отличалась вдохновением и жизненной силой гения. Никому ещe
не удалось достоверно описатьэффект присутствия Пастернака, голос и жесты,
вотия не могу подобрать нужныхслов. Онмного говорил олитературеи
писателях. Очень жалею, что не вeлтогда записей.
Вспоминаю,что Пастернак
из западных современныхавторов больше всеголюбил Пруста ибыл полностью
поглощeн "Улиссом" и чтоон не былзнакомс позднейшимиработами Джойса.
Когда спустягоды я привeз ему два или три тома Кафки на английском, тот не
проявил к ним ни малейшего интереса и, как позжесаммнерассказал, отдал
этикнигиАхматовой, боготворившейКафку.Пастернаклюбилразговорыо
символистах,например,о Верхарне и Рильке:он знал лично обоих и глубоко
уважалРильке,как писателя ичеловека.Пастернак был целиком погружeн в
Шекспира. Он критически отзывался о своих собственных переводах"Гамлета" и
"Ромео и Джульетты"."Я попытался, - признался он мне, - заставить Шекспира
работатьна самогосебя и потерпел неудачу". И он цитировал примерысвоих
ошибокв переводе. Ксожалению, я всeзабыл. Пастернак рассказал мне, как
однажды вечером во время войны услышал трансляцию по радио Би-би-си какой-то
поэмы. Хотя он воспринимал английский на слух с трудом, стихи показались ему
прекрасными. "Кто это написал, - спросил он сам себя, - должно быть, я сам".
Но это оказался пассаж из "Освобождeнного Прометея" Шелли.
Пастернакрассказал, чтоон рос ивоспитывалсявтениславыЛьва
Толстого. Отец поэта, художник, зналТолстого лично и даже привозилсына в
Астапово ксмертной постеливеликого писателя в 1910году. СамПастернак
считалТолстого несомненным гением, непризнавал ни малейшей критики в его
адрес, ценил еговыше Диккенса или Достоевского и ставилна один уровень с
Шекспиром, Гeте и Пушкиным. Толстой и Россия были в его глазах едины.
Чтокасаетсярусских поэтов, к Блоку, признанному вто времягению,
Пастернак относился без особой симпатии и не любил говорить о нeм. Белый был
емуближе:человексостранной, необыкновенно сильно развитой интуицией,
своегородаюродивый в традициях русской церкви. В Брюсове Пастернак видел
самодельно сконструированный сложный музыкальный ящик, точный и совершенный,
но не имеющий ничего общего с поэзией. О Мандельштаме он не упоминал совсем.
Он нежно отзывалсяоМарине Цветаеве, скоторой его связывала многолетняя
дружба.
МаяковскогоПастернак зналочень хорошо,был снимдружен, многому
научилсяу него, но относилсякнему неоднозначно. Он называл Маяковского
великим разрушителемстарыхнорм,подчeркивая, чтовотличие отдругих
приверженцев коммунистических взглядов он сумел при этом остаться человеком.
Однакокакистинныйпоэт оннесостоялся:егоимяне стало святыми
бессмертным, как имена Тютчева иБлока,ондаже недостиг известностии
славыФета иБелого. Триумф Маяковского был недолговечным, он относитсяк
тем поэтам, которыхпорождаетвремя; втомжеряду стоят Асеев,Клюев,
Сельвинский и даже Сергей Есенин - у них всех был свой час, они сыграли свою
-инемалую- рольвразвитии национальнойпоэзии, нозатемканули в
прошлое. Несомненно,Маяковский был самым великим из них; его поэма "Облако
вштанах"имеетогромнуюисторическуюценность.Ноонвозмутительно
обращался сосвоим талантом и в итоге довeл его до полного уничтожения: дар
поэталопнул как воздушный шарик, и его обрывки рассыпались по всей русской
земле. Изменивсамомусебе,Маяковский опустился до сочинительства грубых
плакатных стишков,и кроме того любовные афeры опустошили его какпоэтаи
человека.Какбытонибыло,Пастернакиспытывалглубокуюличную
привязанность к Маяковскому ивспоминал деньего самоубийства,каксамый
трагический день своей собственной жизни.
Пастернаксчитал себяистинным патриотом: длянего, бесспорно,было
важноощущатьсвязьсостраной,своюисторическуюпричастность.