- Я хотел уехать в какое-нибудь место, где не говорят о фермах. Ведь
здесь их, кажется, нет?
- Таких, к каким вы привыкли, нет, -отвечалэксконсул.-Искусства
земледелия здесь не существует. Во всей Анчурии никогда не видели ниплуга,
ни жнейки.
- Вот это страна как раз по мне, - пролепетал консул и мгновенно уснул.
Веселый фотограф продолжал дружить с Джонни,несмотрянаоткровенные
обвинения в том, чтоэтоякобывызваножеланиемабонироватьпостоянное
кресло в излюбленном убежище - на задней веранде консульства; Но будь тоиз
эгоистических или, напротив, из дружескихпобуждений,Кьоудобилсяэтого
завидного преимущества. Почти каждый вечер друзья располагались наверанде,
подставив лицо морскому ветру, задрав пятки на перилаипридвинувпоближе
сигары и бренди.
Однажды они сидели там, изредка перекидываясь словами, таккакбеседа
их замерла под умиротворяющим влиянием изумительной ночи.
Светила огромная, полная луна,иморебылоперламутровое.Замолкли
почти все звуки, воздух едва шевелился, город лежал усталый,ожидая,чтобы
ночьосвежилаего.Нарейдестоял"фруктовщик""Андадор",пароходной
компании "Везувий"; он был уже доверху нагружен и должен был отойти вшесть
часов утра. Берег опустел. Луна светила так ярко, что с верандыможнобыло
разглядеть камешки на берегу, поблескивающие там, где на них набегаливолны
и оставляли их мокрыми. Потом появился крошечный парусник, он медленношел,
не отдаляясь от берега, белокрылый, как большая морская птица. Он шелпочти
против ветра, отклоняясь то вправо, то влеводлиннымиплавнымиповоротами
напоминавшими изящные движения конькобежца.
Вот он, волей матросов, опять приблизился к берегу, на этотразпочти
что напротив консульства, и тут с него долетели какие-то чистые и непонятные
звуки, словно эльфы трубили в рог. Да, этомогбыбытьволшебныйрожок,
нежный, серебристыйинеожиданный,вдохновенноиграющийзнакомуюпесню
"Родина, милая родина".
Сцена была словно нарочно создана для страны лотоса.Ощущениеморяи
тропиков, тайна, связанная со всяким неведомым парусом, ипрелестьдалекой
музыки над залитой луною водой-всечаровалоибаюкало.ДжонниЭтвуд
поддался очарованию и вспомнил Дэйлсбург; ноКьоу,кактолькоунегов
голове созрела теорияотносительноэтогонепоседливогосоло,вскочилс
места, подбежал к перилам, и его оглушительный оклик прорезал безмолвие, как
пушечный выстрел:
- Меллинджер, э-хой!
Парусник какразповернулпрочьотберега,носнегоотчетливо
донеслось в ответ:
- Прощай, Билли... е-ду до-мой, прощай!
Парусник шел к"Андадору",Очевидно,какой-топассажир,получивший
разрешение на отъезд в каком-то пункте дальше по побережью, спешил захватить
фруктовое судно, покаононеушловобратныйрейс.
Словнококетливая
горлица, лодочка зигзагами продолжала свой путь,пока,наконец,еебелый
парус не растворился на фоне белой громады парохода.
- Это Г. П. Меллинджер, - объяснил Кьоу, снова опускаясь в кресло. - Он
возвращаетсявНью-Йорк.Онбылличнымсекретаремпокойного
беглеца-президента этой бакалейно-фруктовой лавочки, которую здесьназывают
страной. Теперь его работа закончена, и,наверно,онсебянепомнитот
радости.
- Почему он исчезает под музыку, какЗозо,королевафей?-спросил
Джонни. - Просто в знак того, что ему наплевать?
- Звуки, которые вы слышали, исходят из граммофона, -сказалКьоу.-
Это я ему продал. Меллинджер вел здесь игру, единственную в своем роде.Эта
музыкальная вертушка однаждывыручилаего,истехпоронснейне
расстается.
- Расскажите, - попросил Джонни, проявляя признаки интереса.
- Я не распространитель повествований, - сказалКьоу.-Япользуюсь
языком, чтобы говорить; но когда я пробую произнести речь, слова выскакивают
изменя,какимвздумается,акогдаударяютсяобатмосферу,иногда
получается смысл, а иногда и нет.
- Расскажите мне, какую он вел игру, -упорствовалДжонни.-Выне
имеете права мне отказывать.Явамрассказалвсерешительно,обовсех
жителях Дэйлсбурга без исключения.
- Ладно, расскажу, - сказал Кьоу. -Ятолькочтоговорилвам,что
инстинкт повествования во мне атрофирован. Не верьте. Это искусство, которое
я приобрел наряду со многими другими талантами и науками.
VI
Игра и граммофон
Так вчемжесостоялаегопроделка?-спросилДжонни,проявляя
нетерпение, свойственное широкой публике.
- Сообщить вамэто,значитидтипротивискусстваифилософии,-
спокойно сказал Кьоу. - Искусство повествованиязаключаетсявтом,чтобы
скрывать от слушателей все, что им хочется знать, пока вы не изложитесвоих
заветных взглядов на всевозможные не относящиеся кделупредметы.Хороший
рассказ - все равно, что горькая пилюля, только сахар у неенеснаружи,а
внутри. Я начну, если позволите, с того, как некоему воину из племени Чероки
предсказали судьбу, а закончу нравоучительной мелодией на граммофоне.
Мы с Генри Хорсколларом привезли в эту страну первыйграммофон.Генри
был на четверть индеец Чероки, обучившийся на Востоке футбольномуязыку,а
на Западе - винной контрабанде, итакойжеджентльмен,какмысвами.
Характер у него был легкий и резвый; росту он былпримерношестифутови
двигался, как резиновая шина. Да, небольшойбылчеловечек,примернопять
футов пять дюймов, либо пятьфутоводиннадцать.