Вот послушайте. Помните заголовкивнаших
школьных тетрадях: "Честность - лучшая политика"?Вэтомвсеидело.Я
возвел честность вазартнуюигру.Я-единственныйчестныйчеловекв
республике. Правительство это знает; народ это знает;темныеэлементыэто
знают; иностранцы-концессионеры это знают. Я заставляю правительство держать
слово. Если человекуобещаноместо,онполучаетего.Еслииностранный
капитал покупает концессию, емудаютто,чтоемунужно.Уменяздесь
монополия на честные сделки. Конкуренции никакой. ВздумайполковникДиоген
явиться сюда со своим фонарем, ему моментально сказали бы мойадрес.Денег
это дает не ахти сколько, но заработок верный, и ночью спишь спокойно.
Так сказал Г. П. МеллинджернамсГенри.Апозднееонразрешился
следующим замечанием:
- Ребята, сегодня вечером я устраиваю суарэ (3) для целойкучивидных
граждан, и мне нужна ваша помощь. Вы притащите свою музыкальную щелкушку для
орехов, и получится как будто светскийприем.Предстоятважныедела,но
нельзя показывать виду. С вами я могу говорить откровенно. Я ужемноголет
страдаю оттого, что некому душу излить, не передкемпохвастаться.Иногда
меня одолевает тоска по родине, и тогда, кажется, я отдал бы все свои доходы
и привилегии, только бы посидеть где-нибудь на Тридцать четвертой улице,да
съесть сэндвич с икрой, да запить пивом, а то просто стоятьисмотретьна
трамваи и вдыхатьзапахжареныхорешковизфруктовойлавчонкистарика
Джузеппе.
- Да, - говорю я, - очень неплохая икра бывает в кафе Билли Ренфро,на
углу Тридцать четвертой и...
- Истинная правда, - перебивает меня Меллинджер, - иеслибывымне
сказали, что знаете БиллиРенфро,чеготолькояневыдумалбы,чтобы
доставить вам счастье. Мы с Билли были приятелями в Нью-Йорке. Вотчеловек,
который ни разу не покривил душой. Я тут сделал из честностибизнес,аон
так даже теряет на ней деньги. Caramba! (4) И приедается же мнеиногдаэта
страна! Здесь все продажно. От высшего сановника допоследнегобатракана
кофейных плантациях все только идумают,какбыпотопитьдругдругаи
содрать шкуру со своих друзей. Если погонщик мулов снимает шляпу, здороваясь
с чиновником, тот уже воображает себя народным кумиром и готовитсяустроить
революцию и свергнуть существующуювласть.Вмелкиеобязанностиличного
секретаря входит вынюхивать такие революции инедаватьимвспыхиватьи
портить государственное добро. С этой-то целью я и нахожусь сейчас здесь,в
этом заплесневелом приморском городишке.Здешнийгубернаториегобанда
готовят восстание. Имена заговорщиков мне известны, и все они приглашенына
сегодняшний вечер к Г. .П. М. послушать граммофон. Таким образом, я их сгоню
в одно место, а дальше все у нас пойдет по программе.
Мы сиделивтроемзастоликомвхарчевнеВсехСвятых.Меллинджер
подливал нам вина, и вид у него был озабоченный; я думал о своем.
- Плуты они ужасные, - говорит он вроде как тревожно. - Ихфинансирует
один каучуковый синдикат, ионидоверхунагруженыденьгамидлявзяток.
Осточертела мневсяэтаоперетка,-продолжаетМеллинджер.-Хочется
вспомнить, как пахнет в Нью-Йорке Восточная река, и надетьподтяжки.Порой
так и подмывает бросить эту должность, но черт меня подери - горжусьяею,
хоть это и глупо. "Вот идет Меллинджер, - говорят в здешнихместах.-Por
Dios! (5) Он не клюнет и намиллион".Хотелбыяувезтиэтототзывв
Нью-Йорк и показать его как-нибудь Билли Ренфро;иэтоподдерживаетменя
всякий раз, как я вижу какое-нибудь жирное животное, которое яслегкостью
мог бы скрутить - стоило бы только мигнуть глазом и... отказатьсяотсвоей
игры. Да, черт возьми, ко мненеподъедешь.Ониэтознают.Теденьги,
которые попадают мне в |руки, я зарабатываю честным путем итутжетрачу.
Когда-нибудь наживу состояние и поеду домой к Биллиестьикру.Сегодняя
покажу вам, как обращаться с этими ворами и взяточниками. Я покажуим,что
такое Меллинджер, личный секретарь, когда его подают без гарнира и соуса.
И тут у Меллинджера начинают трястись руки, ионразбиваетстакано
горлышко бутылки.
Я сразу подумал: "Ну, мой милый, если янеошибаюсь,кто-тоположил
вкусную наживку в такое место, где тебе ее видно уголком глаза".
В тот вечер мы с Генри, как и было условлено, притащили свойграммофон
в какой- то глинобитный дом на грязной узенькой уличке, поколенозаросшей
травой.Комната,куданаспровели,быладлинная,освещеннаявонючими
керосиновыми лампами. В ней было много стульев, а в одном конце стоялстол.
На него мы поставили граммофон. Меллинджер пришел еще раньше нас;оншагал
по комнате совсем расстроенный, все жевалсигары,выплевывалихикусал
ноготь на большом пальце левой руки.
Скороначалисобиратьсяприглашенныенаконцерт-ониприходили
двойками, тройками и целыми мастями. Кожа унихбыласамыхразнообразных
цветов - от необкуренной пенковой трубки до начищенных лакированныхтуфлей.
Вежливы были необычайно - ихтакираспиралоотсчастьяприветствовать
сеньора Меллинджера. Я понимал, что они там лопотали по-испански,-ядва
года работал у насоса в мексиканском серебряном руднике и все помнил,-но
тут я и виду не подал.
Собралось их человек пятьдесят, и все расселись, когда в комнатувплыл
сам пчелиный король, губернатор. Меллинджер встретил его у дверей и проводил
на трибуну. Когда я увидел этого латинца, я понял, что ждать большенекого.
Это был огромный, рыхлый дядя калошного цвета, сглазами,какуглавного
лакея в гостинице.
Меллинджер без запинки объяснил на кастильском наречии,чтодушаего
изнывает отвосторга,потомучтоонимеетвозможностьпоказатьсвоим
уважаемым друзьям величайшее изобретение Америки, чудонашеговека.