Да,ондолго
смеялся, а я, Клэнси, я стоял и ждал.
- Смешные люди! - закричал он, наконец. - Вы смешитеменядосмерти,
ей-богу. Я говорил вам одно: трудно найти сильных и смелых людей дляработы
в моей стране. Революция? Разве я говорил о р-р-революции? Ни одногослова.
Я говорил: сильные, рослые люди нужны в Гватемале. Так. Я не виноват, что вы
ошиблись. Вы заглянули в один-единственный ящик с винтовками для часовых,и
вы подумали, что винтовки во всех. Нет, это не так, выошиблись.Гватемала
не воюет ни с кем. Но работа? О да. Тридцать долларов в месяц.Возьмитеже
кирку и ступайте работать длясвободыипроцветанияГватемалы.Ступайте
работать. Вас ждут часовые.
- Ты жирный коричневый пудель, - сказал я спокойно, хотя в душе уменя
было негодование и тоска. - Этотебедаромнепройдет.Дайтолькомне
собраться с мыслями, и я найду для тебя отличный ответ.
Начальникприказываетприниматьсязаработу.Яшагаювместес
итальяшками и слышу, как почтенный патриот и мошенник, весело смеется.
Грустно думать, что восемь недель я проводил железную дорогудляэтой
непотребной страны. Флибустьерствовал по двенадцати часоввсуткитяжелой
киркойилопатой,вырубаяроскошныйпейзаж,которыйбылпомехойдля
намеченной линии. Мы работали в болотах, которые издавали такой аромат,как
будто лопнула газовая труба, мы топтали ногами самые лучшие и дорогиесорта
оранжерейных цветов и овощей. Все кругомбылотакоетропическое,чтоне
придумать никакому географу. Все деревья были небоскребы;вкустарниках-
иголкиибулавки;обезьянытакипрыгаюткругом,икрокодилы,и
краснохвостыедрозды,анам-стоятьпоколеноввонючейводеи
выкорчевывать пни для освобожденияГватемалы.Вечерамиразводиликостры,
чтобы отвадить москитов,исиделивгустомдыму,ачасовыеходилис
винтовками. Рабочих было двести человек - по большей части итальянцы, негры,
испанцы и шведы.
Было три или четыре ирландца.
Один из них, старик Галлоран, - тот мне все объяснил.Онработалуже
около года. Большинство умирало, не протянув и шести месяцев.Онвысохдо
хрящей, до костей, и каждую третью ночь его колотил озноб.
- Когда только что приедешь сюда, - рассказывал он, -думаешь:завтра
же улепетну. Но в первый месяц у тебя удерживаютжалованьедляуплатыза
проезд на пароходе, а потом, конечно, - тывовластиутропиков...Тебя
окружают сумасшедшие леса и звери с самой дурной репутацией - львы, павианы,
анаконды, - и каждый норовит тебя сожрать. Солнце жаритнемилосердно,даже
мозг в костях тает. Становишься вроде этих пожирателей лотоса, про которых в
стихах написано. Забываешь все возвышенные чувства жизни: патриотизм,жажду
мести, жажду беспорядка и уважение к чистой рубашке. Делаешь свою работуда
глотаешь керосин и резиновые трубки, которые повар-итальяшка называетедой.
Забываешь все возвышенные чувства жизни: патриотизм,жажду
мести, жажду беспорядка и уважение к чистой рубашке. Делаешь свою работуда
глотаешь керосин и резиновые трубки, которые повар-итальяшка называетедой.
Закуриваешь папироску и говоришь себе: на будущей неделе уйду непременно,и
идешь спать, и зовешь себя лгуном, так как прекрасно знаешь, чтоникудане
уйдешь.
- Кто этот генерал? - говорю я, - который зовет себя де Вега?
- Он хочет возможно скорее закончить дорогу,-отвечаетГаллоран.-
Вначале этим занималась одна частная компания, но она лопнула,итогдаза
работу взялось правительство. Этот де Вега - большаяфигуравполитикеи
хочет быть президентом. А народ хочет, чтобы железная дорога былазакончена
возможно скорее, потому что с него дерут налоги, и де Вегадвигаетработу,
чтобы угодить избирателям.
- Не в моих привычках, - говорюя,-угрожатьчеловекуместью,но
Джеймс О'Дауд Клэнси еще предъявит этому железнодорожнику счет.
- Так и я говорил, - отвечает Галлоран с тяжелымвздохом,-покане
отведал этих лотосов. Во всем виноваты тропики. Они выжимают из человека все
соки. Это такая страна, где, как сказал поэт, вечнопослеобеденныйчас.Я
делаю мою работу, курю мою трубку и сплю. Ведь в жизни ничего другого и нет.
Скоро ты и сам это поймешь. Не питай никаких сентиментов, Клэнси.
- Нет, нет, - говорю я. - Моя грудь полна сентиментами. Язаписалсяв
революционную армию этой богомерзкой страны, чтобы сражаться за еесвободу.
Вместо этого меня заставляют уродовать ее пейзаж и подрыватьеекорни.За
это заплатит мне мой генерал!
Два месяца я работал на этой дороге,итолькотогдавыдалсяслучай
бежать.
Как-торазнесколькихчеловекизнашейпартиипослалиназад,к
конечному пункту проложенного пути, чтобымыпривезливлагерьзаступы,
которые были отданы в Порт-Барриос к точильщику. Они были доставлены намна
дрезине, и я заметил, что дрезина осталась на рельсах.
В ту ночь, около двенадцати часов, я разбудил Галлорана исообщилему
свой план побега.
- Убежать? - говорит Галлоран. - Господи боже,Клэнси,неужелитыи
вправду затеял бежать? У менянехватаетдуху.Оченьхолодно,ияне
выспался. Убежать? Говорю тебе, Клэнси, я объелся этого самого лотоса. А все
тропики. Как там у поэта - "Забыл я всех друзей, никто непомнитобомне;
буду жить и покоиться в этой сонной стране". Лучше отправляйся один, Клэнси.
А я, пожалуй, останусь. Так рано, и холодно, и мне хочется спать.
Пришлосьоставитьстарикаибежатьодному.Ятихонькооделсяи
выскользнул из палатки. Проходямимочасового,ясбилего,каккеглю,
неспелым кокосовым орехом и кинулся к железной дороге. Вскакиваю на дрезину,
пускаю ее в ход и лечу. ЕщедорассветаяувиделогниПорт-Барриоса-
приблизительно за милю от меня. Я остановил дрезину и направилсякгороду.
Признаюсь, не без робости я шагал по улицам этого города.