Физическое оскорбление изменило его самым неожиданным образом. Когда он
встал с колен и пошел дальше, весь облик еговыражалполноеиабсолютное
спокойствие. Та искательная и притворная улыбка, котораясловнозастылау
него на лице, сменилась упорной и злобной решимостью. До сихпорВельзевул
барахтался в море бесчестия, держась за веревочку, которая соединялаегос
порядочным обществом, вышвырнувшим его за борт. И вот онпочувствовал,что
эту веревочку внезапно выдернули у негоизрук,инанегоснизошлото
блаженноеспокойствиедуха,котороеиспытываетвсякийпловец,когда,
утомившись бороться с волнами, он видит, что ему осталось одно: утонуть.
Блайт отошел к ближайшему углу, счистил там со своего костюмапесоки
протер стекла пенсне.
- Ничего другого не осталось, - сказал он вслух самому себе. -Будьу
меня бутылка рома, я бы подождал еще немного. НодляВельзевула,какони
называют меня, рома нет больше нигде. Клянусь пламенем Тартара... Еслименя
сажают по правую рукусамогосатаны,кто-нибудьдолженплатитьзаэту
царственную роскошь. Придется расплачиваться вам, мистерФранкГудвин.Вы
славный малый, я знаю,нонельзяже,чтобыджентльменавыбрасывалииз
питейной на улицу. Шантаж-нехорошееслово,ношантажестьближайшая
станция на той дороге, по которой я теперь путешествую.
РешительнойпоступьюБлайтзашагалчерезгород,держасьнаиболее
удаленных от моря окраин. Он миновал грязные домишкибеззаботныхнегрови
живописные лачуги беднейших метисов; по пути он то и дело, сомногихулиц,
видел сквозь тенистые просеки дом Франка Гудвина в роще на холме. И когда он
шел по мостику через болото, он видел старого индейцаГальвеса,скребущего
деревянную колоду, на которой было выжжено имяпрезидентаМирафлореса.За
болотом по склону горы начинались владения Гудвина. Заросшаятравойдорога
виласьоткраябанановойрощикдому.Тропическиедеревьясамого
разнообразного вида давали ей обильную тень. Блайтпошелпоэтойдороге,
шагая широко и решительно.
Гудвин сидел на той галерее, где былопрохладнее,идиктовалписьма
своему секретарю, местному уроженцу, способному юношесболезненножелтым
лицом. В доме завтракали по-американски рано. Прошло уже большеполучасас
тех пор, как Гудвин встал из-за стола.
Отверженный подошел к ступенькам и помахал рукой.
- Доброе утро, Блайт, - сказал Гудвин. - Входите и садитесь. У вас есть
ко мне дело?
- Мне нужно поговорить с вами наедине.
Гудвин сделал знак секретарю;тотвышелвсад,сталподманговым
деревом и закурил папиросу. Блайт сел на освободившийся стул.
- Мне нужны деньги, - сказал он отрывисто и хмуро.
- Извините, пожалуйста, - сказал Гудвин, - но денег я вамнедам.Вы
сопьетесь до смерти. Ваши друзья делали все, что могли, чтобы поставитьвас
на ноги, но их помощь шла вам во вред: вы сами губили себя.
Ваши друзья делали все, что могли, чтобы поставитьвас
на ноги, но их помощь шла вам во вред: вы сами губили себя. Больше денег вам
давать нельзя.
- Милый человек, - сказал Блайт, откачнувшись назад вместе с креслом, -
оставим политическую экономию в покое. Яговорюодругом.Ялюблювас,
Гудвин, но я пришел всадить вам нож между ребер.Сегодняменявыгналииз
салуна Эспады,ияхочу,чтобыобществозаплатиломнезананесенное
оскорбление.
- Но ведь выгнал вас не я.
- Все равно: вы представитель общества, и в частности вы мояпоследняя
надежда. Что делать! Не нравится мне эта история, ноиногопутинет.Еще
месяц тому назад,когдаздесьбылсекретарьЛосады,япопробовалэто
сделать, но тогда я не мог. Тогда я не мог. А теперьмогу.Теперьвремена
другие. Мне нужна тысяча долларов, Гудвин, и вампридетсявыдатьмнеэти
деньги немедленно.
- Только на прошлой неделе выпросилинебольшеодногосеребряного
доллара, - сказал Гудвин с улыбкой.
- Что доказывает, - нахально подхватилБлайт,-чтодажевтисках
нищетыявсеещесохранялблагородство.Согласитесь,чтокакого-то
несчастного мексиканского доллара мало, чтобы заплатить загрех.Будемже
говорить, как деловые люди. Я негодяй из третьего акта пьесы.Мнеподобает
полный, хоть и временный триумф. Я видел, как вы зажали вкулакчемоданчик
покойного президента с монетой. О, я знаю, это шантаж; нозатоянедорого
беру. Я знаю, я дешевый негодяй, прямо измелодрамы,нотаккаквымой
задушевный приятель, я не хочу выжимать из вас последние соки.
- А не можете ли вы поподробнее? -сказалГудвин,спокойноразбирая
письма у себя на столе.
- С удовольствием, - сказал Блайт. - Мне нравится, как вы относитеськ
делу Театральщина мне ненавистна, ияпредупреждаюзаранее,чтовмоем
рассказе не будет ни фейерверков,нибенгальскихогней,нифиоритурна
саксофоне.
В ту ночь, когда беглое превосходительство прибыло в город, я был очень
пьян.Мнепростительногордитьсяэтимфактом,ибоядостигаютакого
блаженства не часто. Кто-то поставил скамьюподапельсиннымидеревьямив
садике мадамы Ортис. Я перелез через ограду, легизаснул.Разбудилменя
апельсин, который упал мне на нос. Я оченьрассердилсяисталпроклинать
сэра Исаака Ньютона - или как его звали? - за то,что,выдумавпритяжение
земли, он не ограничил своей теории яблоками.
А тут прибыл мистер Мирафлорес со своейвозлюбленнойисденьгойв
саквояже и прошел в отель. Вскоре явились вы и завелиразговорсартистом
парикмахерскогоцеха,которыйобязательножелалразговариватьна
профессиональные темы, хоть время уже было нерабочее.Япыталсязаснуть
опять, но меня опять разбудили, на этот раз выстрелом из пистолета во втором
этаже.