- Он тут был всему голова.
- Где нужна сила и решимость - это уж по твоей части, - сказал Агустин. - Но
что касается ухода - это пусть Пабло. Отступление - это пусть Пабло. Заставь его
подумать об этом.
- А ты не дурак.
- Да, я не дурак, - сказал Агустин. - Только sin picardia [без хитрости
(исп.)]. Где нужна picardia, там пусть Пабло.
- Несмотря на все его страхи?
- Несмотря на все его страхи.
- А что ты думаешь про мост?
- Это нужно. Я знаю. Мы должны сделать две вещи. Мы должны уйти отсюда, и мы
должны выиграть войну. А чтобы выиграть войну, без этого дела с мостом не
обойдешься.
- Если Пабло такой хитрый, почему он сам этого не понимает?
- Он слаб и хочет, чтобы все оставалось так, как есть. Ему бы крутиться на
месте, как в водовороте. Но вода прибывает, его сорвет с места, и он
волей-неволей пустит в ход свою хитрость.
- Хорошо, что Ingles не убил его.
- Que va. Вчера вечером цыган пристал ко мне, чтобы я его убил. Цыган -
скотина.
- Ты тоже скотина, - сказала она. - Но не дурак.
- Да, мы с тобой оба не дураки, - сказал Агустин. - Но Пабло - у него дар.
- Только поладить с Пабло нелегко. Ты не знаешь, каким он стал.
- Да. Но у него дар. Слушай, чтобы воевать - достаточно не быть дураком. Но
чтобы выиграть войну - нужен дар и средства.
- Я это все обдумаю, - сказала она. - А теперь нам пора идти. Мы и так уже
запаздываем. - Потом, повысив голос, крикнула: - Англичанин! Ingles! Пойдем, нам
пора!
10
- Давайте отдохнем, - сказала Пилар Роберту Джордану. - Садись, Мария,
отдохнем.
- Нет, пойдемте дальше, - сказал Роберт Джордан. - Отдыхать будем на месте.
Мне надо поговорить с этим человеком.
- И поговоришь, - сказала ему женщина. - Торопиться некуда. Садись, Мария.
- Пошли, - сказал Роберт Джордан. - Отдохнем наверху.
- А я хочу отдыхать сейчас, - сказала женщина, садясь у ручья.
Девушка опустилась рядом с ней в густой вереск, и солнце заиграло у нее в
волосах. Один Роберт Джордан все еще стоял, глядя на горный луг и пересекавший
его ручей, где, наверно, водились форели. Здесь вереск доходил Роберту Джордану
до колен. Дальше он уступал место желтому дроку, среди которого торчали большие
валуны, а еще дальше шла темная линия сосен.
- Далеко нам еще до лагеря Эль Сордо? - спросил Роберт Джордан.
- Нет, недалеко, - сказала женщина. - Пройдем этот луг, спустимся в долину, а
потом вон в гот лес, что выше по ручью. Садись и забудь свои серьезные мысли.
- Я хочу поговорить с ним, и чтобы с этим было покончено.
- А я хочу вымыть ноги, - сказала женщина и, сняв сандалии и толстый
шерстяной чулок, сунула правую ногу в ручей. - Ух, как холодно!
- Надо было ехать верхом, - сказал Роберт Джордан.
- А мне полезно прогуляться, - сказала женщина. - Мне этого как раз
недоставало. Чего ты?
- Ничего, просто тороплюсь.
- Тогда успокойся. Времени у нас много. А день-то какой хороший, и как я
рада, что здесь нет сосен. Ты даже не знаешь, как эти сосны могут надоесть. Тебе
не надоели сосны, guapa?
- Я люблю их, - сказала девушка.
- За что же ты их любишь?
- Люблю запах, люблю, когда под ногами сосновые иглы. Люблю, когда ветер
качает высокие сосны, а они поскрипывают.
- Ты все любишь, - сказала Пилар.
- Ты все любишь, - сказала Пилар. - Такая жена прямо клад, особенно если еще
подучится стряпать. В сосновом лесу скука смертная. Ты не видела ни дубняка, ни
бука, ни каштанов. Вот это леса! В таких лесах все деревья разные, каждое дерево
само по себе, и у каждого своя красота. А в сосновом - смертная скука. Ты как
скажешь, Ingles?
- Я тоже люблю сосны.
- Pero venga? [Что это вы? (исп.)] - сказала Пилар. - Будто сговорились. Я и
сама люблю сосны. Но мы слишком засиделись здесь, в этих соснах. И горы мне
надоели. В горах есть только два пути - вверх да вниз, а вниз - это только к
дороге и к фашистским городам.
- Ты когда-нибудь ходишь в Сеговию?
- Que va. С моим-то лицом? Такое лицо раз увидишь, навсегда запомнишь. Хотела
бы ты быть уродиной, моя красавица? - спросила она Марию.
- Ты не уродина.
- Vamos, не уродина. Я уродиной родилась. И всю жизнь была уродиной. Ты,
Ingles, ничего не понимаешь в женщинах. Ты знаешь, каково это женщине - быть
безобразной? Знаешь, каково это - быть уродиной всю жизнь, а чувствовать себя
красивой? Чудное это чувство. - Она сунула в воду другую ногу и тут же отдернула
ее. - Ух, как холодно! А вон трясогузка. - Она показала на серую пичужку,
прыгавшую на камне выше по ручью. - Что за птица! И петь не поет, и в пищу не
годится. Дергает хвостом, только и всего. Дай мне покурить, Ingles, - сказала
она, взяла папиросу, вынула из кармана кофты кремень и огниво и закурила.
Она попыхивала папиросой и смотрела на Марию и на Роберта Джордана.
- Чудная штука жизнь, - сказала она и выпустила дым через ноздри. - Из меня
бы получился хороший мужчина, а я женщина, и к тому же уродливая. Но меня многие
любили, и я многих любила. Чудно! Слушай, Ingles, это интересно. Посмотри на
меня, на уродину. Смотри внимательней.
- Ты не уродина.
- Que no? [Разве нет? (исп.)] Не лги. Или... - она засмеялась своим грудным
смехом, - или тебя тоже начинает пронимать? Нет. Я пошутила. Нет. Смотри, ведь я
уродина. А все же и в уродине бывает что-то такое, от чего мужчина слепнет,
когда полюбит. Слепнет и он, и ты сама тоже. А потом приходит день, когда ни с
того ни с сего он вдруг видит, что ты уродина, как оно и есть на самом деле, и
перестает быть слепым, и тогда ты тоже видишь себя такой, какой он тебя видит, и
то, что в тебе было, уходит, а вместе с этим уходит и мужчина. Поняла, guapa? -
Она погладила девушку по плечу.
- Нет, - сказала Мария. - Потому что ты не уродина.
- Ты головой рассуди, а не сердцем, и слушай, - сказала Пилар. - Я
рассказываю интересные вещи. Ведь тебе интересно, Ingles?
- Да. Но нам нужно идти.
- Que va, идти. Мне и здесь хорошо. Потом... - продолжала она, обращаясь
теперь к Роберту Джордану, точно учительница к классу, точно читая лекцию, -
потом проходит немного времени, и вот у тебя, даже если ты такая уродина, как я,
такая, что хуже и не придумаешь, опять появляется и потихоньку растет это
"что-то" - дурацкое чувство, будто ты красивая. Растет и растет, точно кочан
капусты. А потом, когда оно уже совсем окрепнет, попадаешься на глаза другому
мужчине, и ему кажется, что ты красивая, и все начинается с самого начала.
Теперь уж, я думаю, у меня это прошло навсегда, но кто знает, может быть, и еще
раз так случится. Тебе повезло, guapa, что ты не уродина.
- Нет, я уродина, - возразила Мария.
- Спроси его, - сказала Пилар. - И не лезь в воду, ноги застудишь.
- Если Роберто говорит, что нужно идти, лучше пойдем, - сказала Мария.