- Подумаешь! - сказала Пилар. - Для меня это так же важно, как для твоего
Роберто, но я говорю: мы можем спокойно отдохнуть здесь, у ручья, потому что
впереди времени много. Кроме того, мне хочется поговорить. Это единственное, что
у нас осталось от цивилизации. Чем же нам еще развлекаться? Разве тебе не
интересно меня послушать, Ingles?
- Ты очень хорошо говоришь. Но есть многое другое, что меня интересует
больше, чем разговоры о красоте и об уродстве.
- Тогда давай говорить о том, что тебя интересует.
- Где ты была, когда началось движение?
- В своем родном городе.
- В Авиле?
- Que va, в Авиле!
- Пабло сказал, что он из Авилы.
- Он врет. Ему хочется, чтобы ты думал, будто он из большого города. Нет, я
вот откуда. - И она назвала город.
- Что же там у вас было?
- Много чего, - сказала женщина. - Много. И все страшное. Даже то, чем мы
прославились.
- Расскажи, - попросил Роберт Джордан.
- Это все очень жестоко, - сказала женщина. - Мне не хочется рассказывать при
девушке.
- Расскажи, - повторил Роберт Джордан. - А если ей не годится слушать, пусть
не слушает.
- Я все могу выслушать, - сказала Мария. Она положила свою руку на руку
Роберта Джордана. - Нет такого, чего мне нельзя было бы слушать.
- Не в том дело, можно или нельзя, - сказала Пилар. - А вот следует ли
говорить об этом при тебе, чтобы ты потом видела дурные сны.
- От одних рассказов мне ничего не приснится, - ответила ей Мария. - Ты
думаешь, после всего того, что с нами было, мне приснится дурной сон от одного
твоего рассказа?
- А может быть, тебе, Ingles, будут сниться дурные сны?
- Давай проверим.
- Нет, Ingles, я не шучу. Тебе приходилось видеть, как все начиналось в
маленьких городках?
- Нет, - сказал Роберт Джордан.
- Ну, значит, ты ничего не знаешь. Ты видишь, во что превратился Пабло, но
поглядел бы ты, какой он был тогда!
- Расскажи!
- Нет. Не хочу!
- Расскажи.
- Ну, хорошо. Расскажу всю правду, все как было. А ты, если тебе будет
тяжело, останови меня.
- Если мне будет тяжело, я перестану слушать, - ответила ей Мария. - Хуже
того, что я знаю, ведь не может быть.
- Думаю, что может, - сказала женщина. - Дай мне еще одну сигарету, Ingles, и
начнем.
Девушка прилегла на поросшем вереском берегу ручья, а Роберт Джордан
вытянулся рядом, положив под голову пучок вереска. Он нашел руку Марии и, держа
ее в своей, стал водить ею по вереску; потом Мария высвободила свою руку и
ладонью накрыла руку Роберта Джордана, и так они лежали и слушали.
- Рано утром civiles, которые сидели в казармах, перестали отстреливаться и
сдались, - начала Пилар.
- А вы брали казармы приступом? - спросил Роберт Джордан.
- Пабло со своими окружил их еще затемно, перерезал телефонные провода,
заложил динамит под одну стену и крикнул guardia civil, чтобы сдавались. Они не
захотели. И на рассвете он взорвал эту стену. Завязался бой. Двое civiles были
убиты, четверо ранены и четверо сдались.
Мы все залегли, кто на крышах, кто прямо на земле, кто на каменных оградах
или на карнизах, а туча пыли после взрыва долго не рассеивалась, потому что на
рассвете ветра совсем не было, и мы стреляли в развороченную стену, заряжали
винтовки и стреляли прямо в дым, и гам, в дыму, все еще раздавались выстрелы, а
потом оттуда крикнули, чтобы мы прекратили стрельбу, и четверо civiles вышли на
улицу, подняв руки вверх.
Большой кусок крыши обвалился вместе со стеной, вот
они и вышли сдаваться. "Еще кто-нибудь остался там?" - крикнул им Пабло. "Только
раненые". - "Постерегите этих, - сказал Пабло четверым нашим, которые выбежали
из засады. - Становись сюда. К стене", - велел он сдавшимся. Четверо civiles
стали к стене, грязные, все в пыли и копоти, и четверо караульных взяли их на
прицел, а Пабло со своими пошел приканчивать раненых.
Когда это было сделано и из казарм уже не доносилось ни стона, ни крика, ни
выстрела, Пабло вышел оттуда с дробовиком за спиной, а в руках он держал маузер.
"Смотри, Пилар, - сказал он. - Это было у офицера, который застрелился сам. Мне
еще никогда не приходилось стрелять из револьвера. Эй, ты! - крикнул он одному
из civiles. - Покажи, как с этим обращаться. Нет, не покажи, а объясни".
Пока в казармах шла стрельба, четверо civiles стояли у стены, обливаясь
потом, и молчали. Они были рослые, а лица, как у всех guardias civiles, вот
такого же склада, как и у меня. Только щеки и подбородок успели зарасти у них
щетиной, потому что в это последнее утро им уже не пришлось побриться, и так они
стояли у стены и молчали.
- Эй, ты, - крикнул Пабло тому, который стоял ближе всех. - Объясни, как с
этим обращаться.
- Отведи предохранитель, - сиплым голосом сказал тот. - Оттяни назад кожух и
отпусти.
- Какой кожух? - спросил Пабло и посмотрел на четверых civiles. - Какой
кожух?
- Вон ту коробку, что сверху.
Пабло стал отводить ее, но там что-то заело.
- Ну? - сказал он. - Не идет. Ты мне соврал.
- Отведи назад еще больше и отпусти, он сам станет на место, - сказал civil,
и я никогда не слышала такого голоса. Серый, серее рассвета, когда солнце встает
за облаками.
Пабло отвел кожух назад и отпустил, как его учили, кожух стал на место, и
курок был теперь на взводе. Эти маузеры уродливые штуки, рукоятка маленькая,
круглая, а ствол большой и точно сплюснутый, и слушаются они плохо. А civiles
все это время не спускали с Пабло глаз и молчали.
Потом один спросил:
- Что ты с нами сделаешь?
- Расстреляю, - сказал Пабло.
- Когда? - спросил тот все таким же сиплым голосом.
- Сейчас, - сказал Пабло.
- Где? - спросил тот.
- Здесь, - сказал Пабло. - Здесь. Сейчас. Здесь и сейчас. Хочешь что-нибудь
сказать перед смертью?
- Nada, - ответил civil. - Ничего. Но это мерзость.
- Сам ты мерзость, - сказал Пабло. - Сколько крестьян на твоей совести! Ты бы
и свою мать расстрелял!
- Я никогда никого не убивал, - сказал civil. - А мою мать не смей трогать.
- Покажи нам, как надо умирать. Ты все убивал, а теперь покажи, как надо
умирать.
- Оскорблять нас ни к чему, - сказал другой civil. - А умереть мы сумеем.
- Становитесь на колени, лицом к стене, - сказал Пабло. Civiles
переглянулись. - На колени, вам говорят! - крикнул Пабло. - Ну, живо!
- Что скажешь, Пако? - спросил один civil другого, самого высокого, который
объяснял Пабло, как обращаться с револьвером. У него были капральские нашивки на
рукаве, и он весь взмок от пота, хотя было еще рано и совсем прохладно.
- На колени так на колени, - ответил высокий. - Не все ли равно?
- К земле ближе будет, - попробовал пошутить первый, но им всем было не до
шуток, и никто даже не улыбнулся.
- Ладно, станем на колени, - сказал первый civil, и все четверо неуклюже
опустились на колени, - руки по швам, лицом к стене.