Я быстро отхлебнул коньяку.
- А с хамом?- спросил я.
- Джентльмен не бывает знаком с хамами.
- Значит, не раскланиваются только с людьми одного с вами круга?
- Само собой разумеется.
- А как же тогда знакомятся с подлецом?
- Подлеца можно сразу и не распознать, а кроме того, человек может стать им.
- А что такое подлец?- спросил я.-Кажется, это тот, кого положено бить по физиономии.
- Совсем не обязательно,- ответил Форд.
- А Эзра Паунд джентльмен?- спросил я.
- Конечно, нет,- ответил Форд.-Он американец.
- А американец не может быть джентльменом?
- Разве что Джон Куин,- уточнил Форд.-Или некоторые из ваших послов.
- Майрон Т. Геррик?
- Возможно.
- А Генри Джеймс был джентльменом?
- Почти.
- Ну а вы джентльмен?
- Разумеется. Я был на службе его величества.
- Сложное дело,- сказал я.-А я джентльмен?
- Конечно, нет,- ответил Форд.
- Тогда почему вы пьете со мной?
- Я пью с вами как с многообещающим молодым писателем. Как с товарищем по перу.
- Очень мило с вашей стороны,- сказал я.
- В Италии вас, вероятно, считали бы джентльменом,- сказал Форд великодушно.
- Но я не подлец?
- Разумеется, нет, мой милый. Разве я сказал что-нибудь подобное?
- Но могу стать им,- сказал я с грустью.-Пью коньяк и вообще... Именно это и произошло с лордом Гарри Хотспером у Троллопа. Скажите, а
Троллоп был джентльменом?
- Конечно, нет.
- Вы уверены?
- Тут могут быть разные мнения. Но только не у меня.
- А Филдинг? Он ведь был судьей.
- Формально, возможно.
- Марло?
- Конечно, нет.
- Джон Донн?
- Он был священник.
- Как увлекательно,- сказал я.
- Рад, что вам это интересно,- сказал Форд.-Перед тем как уйти, я выпью с вами коньяку.
Когда Форд ушел, было уже совсем темно, и я пошел к киоску и купил “Пари-спорт”, вечерний выпуск с результатами скачек в Отейле и
программой заездов на следующий день в Энгиене. Официант Эмиль, сменивший Жана, подошел к столу узнать результат последнего заезда в Отейле. Мой
близкий друг, редко заходивший в “Лила”, сел за мой столик, и в ту минуту, когда он заказывал Эмилю коньяк, мимо нас по тротуару снова прошли
худой человек в накидке и высокая женщина. Он скользнул взглядом по нашему столику и прошел дальше. - Это Илэр Беллок,- - сказал я своему
другу.-Тут недавно был Форд и не пожелал с ним раскланяться.
- Не говори глупостей,- сказал мой приятель.-Это Алистер Кроули, поклонник дьявола. Его считают самым порочным человеком на свете. - Прошу
прощения,- сказал я.
Рождение новой школы
Синие блокноты, два карандаша и точилка (карманный нож слишком быстро съедает карандаш), мраморные столики, запах раннего утра, свежий и
всеочищающий, да немного удачи-вот и все, что требовалось.
А удачу должны принести конский каштан и кроличья лапка в правом кармане. Мех
кроличьей лапки давным-давно стерся, а косточки и сухожилия стали как полированные. Когти царапали подкладку кармана, и ты знал, что твоя удача
с тобой.
В иные дни все шло хорошо и удавалось написать так, что ты видел этот край, мог пройти через сосновый лес и просеку, а оттуда подняться на
обрыв и окинуть взглядом холмы за излучиной озера. Случалось, кончик карандаша ломался в воронке точилки, и тогда ты открывал маленькое лезвие
перочинного ножа, чтобы вычистить точилку, или же тщательно заострял карандаш острым лезвием, а затем продевал руку в пропитанные соленым потом
ремни рюкзака, вскидывал его, просовывал вторую руку и начинал спускаться к озеру, чувствуя под мокасинами сосновые иглы, а на спине-тяжесть
рюкзака. Но тут раздавался чей-то голос.
- Привет, Хем. Чем это ты занимаешься? Пишешь в кафе. Значит, удача ушла от тебя, и ты закрывал блокнот. Это худшее из всего, что могло
случиться. И лучше было бы сдержаться, но в то время я не умел сдерживаться, а потому сказал:
- За каким чертом тебя принесло сюда, сукин ты сын! - Если ты желаешь оригинальничать, это еще не дает тебе права ругаться.
- Убирайся отсюда вместе со своим паршивым длинным языком.
- Это кафе. И у меня такое же право сидеть здесь, как и у тебя.
- Катись к себе в “Хижину”. Тут тебе нечего делать.
- О, господи! Перестань валять дурака.
Теперь уже можно было высказаться напрямик, уповая на то, что он зашел сюда случайно, без всякой задней мысли, и вслед за ним не хлынет
целый поток. Работать можно было бы и в других кафе, но до них было неблизко, а это кафе стало моим родным домом. Я не хотел, чтобы меня выжили
из “Клозери-де-Лила”. Надо было либо сопротивляться, либо отступить. Разумнее было бы отступить, но я начал злиться:
- Слушай. Такому подонку, как ты, все равно, где торчать. С какой стати ты являешься именно сюда и поганишь приличное кафе? - Я просто
зашел выпить. Что тут такого?
- У нас дома тебе дали бы выпить, а потом выбросили бы твой стакан.
- Где это-у вас дома? Похоже, что это очаровательное место. Он сидел за соседним столиком, высокий, толстый молодой человек в очках. Он уже
успел заказать пиво. Я решил не обращать на него внимания и попробовал писать. И, не обращая на него внимания, я написал две фразы. - Я ведь
просто заговорил с тобой.
Я не ответил и написал еще фразу. Когда рассказ идет и ты втянулся, его не так-то просто убить.
- Ты, видно, стал таким великим, что с тобой уж и поговорить нельзя. Я закончил абзац и перечитал его. Пока все шло хорошо, и я написал
первое предложение следующего абзаца.
- Ты никогда не думаешь о других, а ведь у них тоже могут быть свои переживания.
Всю жизнь мне приходилось выслушивать жалобы. Оказалось, что я могу не прекращать работу-он мешал мне не больше любого другого шума и, уж
во всяком случае, меньше, чем Эзра, когда он учился играть на фаготе. - Например, хочешь стать писателем, чувствуешь это всем своим существом, и
все-таки ничего не получается.
Я продолжал писать, и ко мне снова как будто вернулась удача. - Однажды это нахлынуло на тебя, как неудержимый поток, и с тех пор ты
чувствуешь себя немым и глухим.
Уж лучше, чем глухим и болтливым, подумал я и продолжал писать.