- Ванда, не доводи меня до крайности! - порывисто вскричал я. - Ты видишь, теперь я снова мужчина.
- Мимолетная вспышка - пожар в соломе! Забушует на мгновение и потухнет так же быстро, как и занялся. Ты думаешь меня запугать, но ты мне только смешон. Если бы ты оказался тем, за кого я тебя принимала вначале, человеком серьезным, глубоким, суровым, - я бы преданно любила тебя и сделалась бы твоей женой. Женщине нужен такой муж, на которого она могла бы смотреть снизу вверх, а такого, который - как ты - добровольно подставляет спину, чтобы она могла поставить на нее свои ноги, - такого она использует, как занятную игрушку и отбрасывает прочь, когда он ей наскучит.
- Попробуй только отбросить меня! - насмешливо проговорил я. - Бывают такие опасные игрушки...
- Не выводи меня из себя! - воскликнула Ванда. Глаза ее засверкали, щеки раскраснелись.
- Если я не буду тобой обладать, то и никто другой тобой обладать не будет! - продолжал я придушенным от ярости голосом.
- Из какой пьесы эта сцена? - издевательски спросила она, потом схватила меня за грудь, вся побледнев в это мгновение от гнева.
- Не выводи меня из себя! - продолжала она. - Я не жестока, но я сама не знаю, до чего я еще способна дойти, и сумею ли тогда удержаться в границах.
- Что ты можешь сделать мне худшего, чем взять его в любовники, в мужья? - ответил я, разгораясь все больше и больше.
- Я могу заставить тебя быть его рабом, - быстро проговорила она. Разве ты не в моей власти? Разве нет у меня договора? Но для тебя, конечно, это будет только наслаждением - когда я велю связать тебя и скажу ему: "Делайте теперь с ним, что хотите!"
- Женщина, ты с ума сошла! - воскликнул я.
- Я в полном уме, - спокойно сказала она. - Предостерегаю тебя в последний раз. Не оказывай мне теперь сопротивления. Теперь, когда я зашла так далеко, я легко могу зайти еще дальше. Я испытываю к тебе своего рода ненависть, я могла бы с истинным удовольствием смотреть, как он избил бы тебя до смерти, но пока еще я себя обуздываю, пока еще...
Уже едва владея собой, я схватил ее за запястье и пригнул ее к земле, так что она упала передо мной на
колени.
- Северин! - воскликнула она, и на лице ее отразились ярость и страх.
- Я убью тебя, если ты сделаешься его женой, - глухим и хриплым звуком вырвалась из моей груди угроза. - Ты моя, я тебя не отпущу - я слишком люблю
тебя.
С этими словами, я обхватил рукой ее стан и крепко прижал ее к себе, а правой рукой невольно схватился за кинжал, все еще торчавший у меня за поясом.
Ванда посмотрела на меня непроницаемым взглядом своих больших, спокойных глаз.
- Таким ты мне нравишься, - невозмутимо проговорила она. - Теперь ты мужчина - и в эту минуту я знаю, что все еще люблю тебя,
- Ванда! - От восторга на глазах у меня выступили слезы. Я склонился над ней и покрыл поцелуями ее очаровательное личико, а она, вдруг залившись звонким веселым смехом, воскликнула: - Довольно с тебя, наконец, твоего идеала? Доволен ты мной?
- Как? - запнулся я. - Ты ведь несерьезно...
- Серьезно то, - весело продолжал она, - что я люблю тебя, одного тебя! А ты, милый мой, глупый, не замечал, что все это была только шутка, игра, не видел, как трудно бывало мне часто хлестать тебя, когда мне так хотелось обнять твою голову и расцеловать тебя. Но теперь все это кончено - не правда ли? Я исполнила свою жестокую роль лучше, чем ты от меня ожидал, - теперь же ты будешь рад обнять свою добрую, умненькую и хорошенькую женушку - правда? Мы заживем совсем благоразумно и...
- Ты будешь моей женой! - воскликнул я, преисполненный счастьем.
- Да, твоей женой, дорогой мой, любимый... - прошептала Ванда, целуя мне руки. Я поднял ее и прижал к себе.
- Ну, вот, ты больше не Григорий, не раб, - сказала она, - ты снова мой дорогой Северин, мой муж...
- А он - его ты не любишь? - взволнованно спросил я.
- Ну, вот, ты больше не Григорий, не раб, - сказала она, - ты снова мой дорогой Северин, мой муж...
- А он - его ты не любишь? - взволнованно спросил я.
- Как ты только мог поверить, что я люблю этого варвара? Но ты был совсем ослеплен. Как у меня болело за тебя сердце!
- Я готов был покончить с собой из-за тебя.
- Правда? - воскликнула она. - Ах, я и теперь еще дрожу при мысли о том, что ты был уже в Арно...
- Но ты же меня и спасла! - с нежностью откликнулся я. - Ты проплыла над водами и улыбнулась, и улыбка твоя призвала меня обратно к жизни.
Странное чувство испытываю я теперь, когда держу ее в объятиях и она молча покоится у меня на груди, и позволяет мне целовать себя, и улыбается. Мне кажется, что я вдруг очнулся от лихорадочного бреда или что я, потерпев кораблекрушение и долгие дни проборов-шись с волнами, ежеминутно грозившими меня поглотить, вдруг оказался, наконец, выброшенным на сушу.
- Ненавижу эту Флоренцию, где ты был так несчастлив! - сказала она, когда я желал ей покойной ночи. - Я хочу уехать отсюда немедленно, уже завтра! Будь добр, напиши за меня несколько писем, а пока ты будешь занят этим, я съезжу в город и нанесу свои прощальные визиты. Согласен?
- Конечно, милая, добрая моя женушка, красавица моя!
Рано утром она постучалась в мою дверь и спросила, хорошо ли я спал. Ее любезность поистине восхитительна! Никогда бы не подумал, что кротость так ей к лицу.
Вот уже больше четырех часов, как она уехала; я давно покончил со своими письмами и сижу на галерее и выглядываю на улицу - не увижу ли вдали ее коляску. Мне становится немного тревожно за нее, хотя, видит бог, у меня нет больше никакого повода для сомнений или опасений. Но что-то сдавливает мне грудь, и я не в силах от этого отделаться. Быть может, это страдания минувших дней, все еще отбрасывающие тень в моей душе.
Вот и она - лучащаяся счастьем, довольством. - Ну, все так, как ты и хотела? - спросил я ее, целуя ей руку.
- Да, сердце мое, и мы уезжаем сегодня ночью. Помоги мне уложить мои чемоданы.
Под вечер она просит меня самого съездить на почту и сдать ее письма. Я беру ее коляску и возвращаюсь через час.
- Госпожа спрашивала вас, - говорит мне, улыбаясь, негритянка, когда я поднимаюсь наверх по широкой мраморной лестнице.
- Был тут кто-нибудь?
- Никого, - ответила она, усевшись на ступеньках и сжавшись в комок, словно черная кошка.
Я медленно прохожу через зал и останавливаюсь у двери ее спальни.
Тихо отворив дверь, я раздвигаю портьеру. Ванда лежит на оттоманке и, по-видимому, не замечает меня. Как хороша она в серебристо-сером шелковом платье, предательски облегающим ее дивные формы, оставляя неприкрытыми ее прекрасные бюст и руки! Волосы ее подхвачены продетой через них черной бархатной лентой. В камине пылает яркий огонь, фонарик льет свой красный свет, вся комната словно утопает в крови.
- Ванда! - окликаю я ее наконец.
- О, Северин! - радостно восклицает она, - я ждала тебя с нетерпением!
Она вскакивает и заключает меня в объятия, затем она снова опускается на пышные подушки и хочет привлечь меня к себе, но я мягко соскальзываю к ее ногам и кладу голову ей на колени.
- Знаешь, сегодня я очень влюблена в тебя, - шепчет она, отводит с моего лба выбившуюся прядь и целует меня в глаза.
- Какие красивые у тебя глаза! Они всегда мне нравились в тебе больше всего, сегодня же они совсем меня опьяняют. Я погибаю. - Она потянулась всем своим прекрасным телом и нежно подмигнула мне через свои красивые ресницы.
- А ты - ты совсем холоден - ты держишь меня так, словно в руках у тебя полено; погоди же, я тебя расшевелю, ты у меня снова станешь влюбленным! воскликнула она и снова прильнула, ласкаясь и лаская, к моим губам.
- Я тебе больше не нравлюсь! Мне снова нужно стать с тобой жестокой сегодня я слишком к тебе добра. Знаешь что, дурачок, я чуточку похлещу тебя.