Надбульваромтожегорели люминисцентныелампы,зеленые,белые и оранжевые -- два ряда фонарей, два разноцветных пунктира, онисходилисьвдали,как рельсынажелезнойдороге.Ктой же дальней точке вели две белые линии крашеных эмалью скамеек, две темные шеренгиакаций идвеполосыглянцевитогоасфальта.Где-то посредине этого бесконечного пути виднелся белыйвысокийпамятник.Казалось, тутвсеприготовленодлякакого-тостранного карнавала, на который никто не пришел.
И еще две улицы выходили на площадь -- узкие, безединого фонаря,онивеливверхпо склону холма, прочь от моря. В их теплойтемнотеугадывалисьдомасоставнями,мальвыи подсолнухиза калитками, аккуратные грядки небольших огородов. Чей-то сонный покой,чья-тозамкнутостьпряталисьтам,они наводили на мысли о скуке, хотя и таили в себе каплю горечи.
Яещераз оглядел площадь -- света не было ни в одном из окон,ноони,какбудто,рассматривалименясответным любопытством.Онововсене раздражало: просто, люди уснули в своих кроватях, и дома сейчас сами мебе хозяева, вот иглядят, на что вздумается.
Ветершелохнулвоздухипринесзапах моря, шум прибоя усилился.Яшагнул,итени,чтолежалиуногспокойно, всполошилисьипотянулисьвперед.Понемногуони бледнели и пропали совсем, когда я вступил на улицу,залитуюголубоватым светом.
Идтипонейбыло легко, как во сне. Глянцевитый асфальт самуплывализ-подногназад,аспередискаждымшагом подступаливсе ближе ритмичные вздохи моря. Столбы с фонарями, изогнутые знаками вопроса, склонялись к середине улицы, образуя арки, придававшие пустынной дороге некоторую торжественность.
Под шестой или пятойаркой,словноожидаяменя,сидел черныйкот,какмнепоказалось,тот же, которого я выжил с площади. Но теперь он был не один, а в обществе белойпушистой кошки.Дождавшисьмоегоприближения,ониподнялись и пошли впереди бок о бок, неторопливо и важно, держась середины улицы. Ихпышныехвосты,поднятыекверху,плавно,какопахала, покачивались из стороны в сторону.
Этозрелищебылопотешным и похожим на сказку. Я попал, вероятно, в кошачью страну, и послы кошачьего президентаведут меня к нему во дворец.
Мышли мимо спящих дворов, к ним вели переброшенные через канавыузкиемостики.Дальшеследоваликусты,закустами заборы,неизбежныеакация, туя, и лишь где-то на заднем плане сонно мерцали опрятные беленые домики.
Всюду шныряли кошки.Онипарамисиделиподмостиками, затевали возню в кустах, устраивали драки на черепичных крышах, носилисьстаями вдоль заборов. Мои провожатые, словно сознавая ответственность своей миссии, на затеи прочих кошек внимания не обращали.
Незаметно мы добрались доконцааркады.Последняяарка былавыходомвчернуюпустоту,недоходя до нее, посланцы кошачьего президента вытянули хвосты, махнуличерезканавуи исчезли в дыре под забором.
Яжепошелпрямо.Темнотаоблепила меня густой черной краской. Шагов через тридцать оборвалсяасфальт.Яступилс неговниз на что-то, неясно серевшее, но не рассчитал высоты и едва устоялнаногах;коснувшисьнечаяннорукоюземли,я почувствовал прохладную влажность песка.
Моребылосовсемрядом, его голос звучал в полную силу. Тяжелыемедленныеудары,ипоглощающееихшипениеволн, приглушенныестоны,едваразличимые голоса и обрывки далекой чудесной музыки--всеэто,вместесзапахомводорослей, бескрайнейводыиветра,сливалосьв единое острое чувство близости моря.
Оно дарило освобождение, целебное и мучительное, заставляло память напряженно искать что-то очень нужное,давно забытоеипотерянное,будиложгучую, непереносимую тоску по яркости жизни,посвежестиикрасотеощущений,изначально даваемыхкаждомучеловеку,ипотомнезаметно и страшно его покидающих.
Глазапривыкликмраку,инаверхуодназадругой проступали звезды. Я пытался вглядеться вперед, в шумящую тьму, туда, где с рассветом должен обозначиться горизонт. Клочковатая мглаиграларванымибелесыминитями,отихназойливой неуловимости становилось не по себе. Но постепенно в ихпляске возникал свой порядок, они вытягивались и выстраивались рядами. Потомониприближались,приносили плеск и шуршание, и где-то совсем близко размазывались серыми пятнами, обращаясьопятьв темноту.
Яшагнулимнавстречу, к невидимой той черте, о которую разбивались волны, и, присев, погрузилладонивводу.Волна отхлынула,оставив на руках песок и шипящую пену, их тотчас же смыла другаяволнаиоставилановыйпесокиновуюпену. Ласковость набегающей воды холодила руки, от нее исходил покой, словно она растворяла щемящее чувства беспредельности ночи.
Слевавдали,гдерождались и пронизывали темноту серыми нитями все новыегребниволн,мигалогоньмаяка.Короткие вспышкиразделялисьдолгимипаузами, и казалось, далекое это мигание,безнадежныйупрямыйпризыв,имеетособуювласть успокаивать, власть примирить с одиночеством.
Хорошоужеразличаяпредметы, я нашел без труда дорогу, идущую к маяку. Глинистая, вухабахирытвинах,онаиногда отдаляласьотморя,иногдажеволныдокатывались до самой обочины.
Здесь был край города. Миновавнесколькодворов,дорога вывела на пустырь. Временами мне удавалось разглядеть невысокие холмики,обломки камней, заросшие кустами остатки строений; от почвыподнималсяжирныйзапахпоглощаемыхземлейостатков брошенного жилья, и я невольно ускорил шаги.
Дорогавыбраласьвстепьиподаласьближекморю, развалины кончились. Но впереди виднелось еще что-то белое,не то остаток стены, не то небольшая постройка.
Непонятныйэтотпредмет помещался в отдалении от дороги, отнеговозникалоощущениенелепости,котороепомере приближенияусиливалось.Оно-тоипобудиломеня свернуть с дороги и направиться к белеющему уже близкомупятну--форма егопрояснялась,становиласьвсежестче,приближаяськ очертаниям пирамиды.
Яподошелвплотную--предметоказалсянетолько диковинным,но,пожалуй,иневероятным.Наступенчатом постаменте белого камня, чуть выше моегороста,намассивной плитеизмрамора,илиможет,известняка,покоилось что-то темное. Насколько угадываласьегоформа,этобылоизваяние животного,оноеле заметно мерцало, отражая полировкой слабый свет звездного неба. Я обошел постамент кругом, поканенашел точку,откуда мог разглядеть силуэт фигуры -- какой-то большой зверь спокойно лежал, вытянув, словносфинкс,передниелапы. Контур был странен -- изящен и почти раздражающе текуч -- то ли пантера, то ли гигантская кошка.
Слово"сфинкс" появилось в мыслях само собой, и теперь от него невозможно было избавиться: в очертанияхголовыявидел нечтонеуловимое,нодостоверночеловеческое. Лица видно не было, оно пряталось в сплошной черноте, и все же наегоместе мерещилось,словно плавало в воздухе, ускользающее от взгляда, сотканноеизночноготумана,задумчивоелицосфинкса, безучастно глядящее вдаль женское лицо.
Не в силах сдержать любопытства, я зажег спичку. Ее слабый огоньвыхватилизтемнотыголовуизваяния--онабыла изуродованаударами,верхняячастьотбита,лицопокрыто выбоинами.Голова,какбудто,былакошачья, но впечатление присутствия человеческих черт не проходило.