— Так: он быть
— своей
— Хелен
. Это лучше, чем я убивать. — Он оборвал себя. — Ты сказать мне, хорошо ли заклинание: будут слухи?
Он подтолкнул коробку к Бену.
— Последнее? Нет? Тогда я ем. — Он прикончил печенье в три укуса и слизнул сахар с кончиков пальцев.
— Его дух не придет.
Под вывеской «Коза и Трубки»
Это была лавка, пещера теней. На полках стояли друг на друге кристальные сферы, миры Бруно. Бен пробормотал своему венецианцу ждать и осмотрел новый мир, бледный и сверкающий. Рядом с мехами, прямо у входа в ад, скорчился мальчик, почти обнаженный, только в грязной красной шапке и клочке ткани. Черный от сажи, саламандра, чертенок. Он манил, скалил зубы и держал своей эльфийской рукой — что? сердце воробья? О, палач ! Он бросил его и Бен схватил: комок травы, горячий лед, сгусток крови ведьмы. Груз.
Лондон, Троица 1604
В длинные майские вечера было еще светло: после представления новой трагедии влюбленные бродили по траве, зеленые ленты мелькали даже в городских глубинах. Боярышник тряс их лен по всему Мурфилдсу. Сорочки падали. Шумел моррис. Дрожали стрелы и попадали в цель. Великий Лондон праздновал и играл.
Бен, вернувшись из путешествия, угрюмо слонялся по переулкам. Диета из жажды мщения и каракатиц превратила его в ширококостное существо с ввалившимися глазами и всклокоченной гривой, похожее на ломовую лошадь. Прежде чем он смог заговорить, он выпил целую бочку эля и съел гору мяса и троицына быка — новый Фальстаф над подносом с едой на гомерическом пиру; сам Ахилл не мог бы так умело орудовать ножом, а потом еще потребовать пудинг. Обретя новое дыхание, он первым делом высказал отвращение к Нептуну и проклял всех его родственников с плавниками, за исключение русалок. Тем не менее его дух упал. Его Лондон казался сделанным из бумаги, как шуршащая кампания под крышей Калдера.
У него есть сообщение для этого парня. Он ехал с таким видом, как будто лодочник был Хароном.
У двери изливала чувства домохозяйка Рейфа. Настойка Раддока развязала ей язык:
— Мальчик? Гарри — наш новый подмастерье, красивый мальчик, нежная Нерисса — бросил играть. Роль для Калдера? Хандрит в своей мансарде .
Бен поднялся наверх.
Стропила оказались раздеты. Голые разрушенные хоры .
— Спасибо Нептуну за ваше быстрое возвращение, — тихим голосом сказал неожиданно появившийся Калдер. — Я наблюдал за этой крысиной норой. Он болен.
— Значит он умрет? — Шок разочарования; вспышка надежды.
— Нет: он должен убить, и немедленно; должен выпить, чтобы оживить себя.
— Их кровь?
Щека покраснела. Но речь не стала более изысканной.
— Я думаю, их сперму.
— Это он может добыть в Мурфилдсе; или дома, если у него еще есть мальчики на посылках.
— Как обычно. Но для большого пира ему нужен деликатес.
— Откуда ты это знаешь?
— У него есть сводник: Вампир, любитель забав. Политическое создание. Своего лица нет — и любого другого человека тоже — постоянно надевает обманывающую маску.
— Да, — сказал Бен. — Я знаю, как он ко мне относится. — Ярость вспухла. — Ей-богу, он сидел среди присяжных коронера.
— Тогда он хорошо служит дьяволу. — Поворот и шаг. — Он говорил с Хью Тимминсом.
— Когда?
— После пасхи, когда начались представления. Ему потребовалась неделя или что-то в этом роде, чтобы отметить своего зайчонка. В конце апреля. — Калдер заговорил медовым голосом. — «Ах, какой умный мальчик. Не хочет ли он спеть для моего хозяина? Очень знатный лорд (хотя я и не могу произнести его имя), высокопоставленный, но впал в меланхолию. Не может заснуть, если не услышит нежной музыки рядом с кроватью». — С горечью. — И хорошенький глупец поверил ему, но проболтался мне.
Бровь поднялась.
— Нет, я ничего не сказал ему об опасности, но отвлек его игрой.
— Какой? Затягивающей игрой в кости? Объятиями шлюх? Храбрым мошенничеством?
— Игрой в стеклянные шарики. Я был Троей; он пытался отнять у меня великую Елену и снести мои стены.
Ребенок.
— А не слишком ли он зеленый? Маленький урожай для молотьбы. — Бен задумался. — Или его светлость насыщается спермой
?
— Невинностью. Страхом. Он убивает нас на пороге, и мы охраняем его дверь. Наша смерть возрождает его. — Мальчик что-то тихо сказал по-валлийски, которого Бен не знал. « Я был зернышком пшеницы » .Повернувшись, он поглядел сквозь дым Лондона на невидимые холмы. — Питер боялся темноты. Вы видели, что я оставил апельсин на его могиле. Для его путешествия. Люцерна в Аверно . И потом принес жертву. — Бен посмотрел на стропила. — Их пепел будет его обществом.
Сумасшедший?
Но, повернув назад, мальчик сказал:
— Итак. Мы знаем, что наживка на нашу большую рыбу заброшена. Я буду лгать и угождать ему: мы возьмем его за жабры.
— А не vice versa ?
— Так было раньше; но сейчас это хариус для кота.
— Неужели я дам коту прыгнуть в огонь, чтобы вытащить для меня жареные каштаны? Я не трус. — Здесь и была загвоздка: то, что грызло его. — Бог мой, да я кастрирую его, съем его самого, глаза, член и яйца в венецианском соусе, но открыто. Как мужчина мужчину. Но посылать мальчика...
— Шлюху. Эписина. Puellus.Что может быть большим бесчестием, чем быть зарезанным подонком. — Соленые слова; его голубые атлантические глаза, январские. — Я любил Питера и я потерял его. Клянусь богами, я отомщу .
Бен вскинул руки.
— Сдаюсь, но остаюсь при своем мнении. Я ненавижу любую деятельность и питаю отвращение к заговорам. — Вздох. — По меньшей мере, умоляю, возьми стилет, как делают венецианские шлюхи. Ты знаешь, как им пользоваться.
— Я буду голым: не нож, а ножны. Если наш план потерпит неудачу — если дойдет до того, что он в меня вонзит...
— Сохрани бог.
—...я покончу с собой. Итак: заговор готов. — Калдер встал на колени рядом со своим сундучком, отомкнул его, поднял крышку и вынул связку бумаги. — Я сказал вам, что сделал погребальный костер из фантазии; но это я сохранил. — Минотавр и Ариадна. — Это все, что у меня есть: от того же самого Вампира. — И он протянул листы Бену.
Пьеса. Или, судя по краткости, интерлюдия. Неподписанная. Тем же самым ясным почерком. Та самая пьеса, в которой действовал Витгифт, но несокращенная — и от этого ставшая еще хуже. Яд неочищенного абрикоса. Бен читал ее, возбуждаясь. Ужас, и не только из-за стихов.
— Это необходимо переписать. — Он взял склянку, висевшую на груди: кристалл, размером в кончик большого пальца, запечатанный воском. Он купил его в Венеции у ведьмы, тетки Коко. — Вот чернила.
— Я напишу ими его эпитафию. — Рейф поставил склянку на полку с красками Витгифта. Неожиданно его лицо осветила озорная улыбка, после чего он торжественно произнес. — Как вы предсказывали:
Он — император похоти одной.
Уйдя от славы собственной и римской
На остров темный, он живет играя
В трагедиях с комическим лицом…
Сеян.Его собственные слова: не пустая лесть или насмешка со стороны Калдера, но соглашение, договор. Его рука.
— Он наше чудище.
— Утоп в разврате. — Его рука.
— Когда встреча?
— Через месяц.
— Так поздно?
— Он спросил звезды и нашел благоприятный день.
— В его доме в Хакни?
— Ага.
— Безрассудство. Я бы скорее подумал, что ему необходимо держать все в строжайшей тайне. Но милорд всегда добивается выполнения своей воли. Не может представить себе, что она окажется невыполненной. — Бен свернул листы бумаги. — Тебе сказали прийти одному? Без слуги?
— И чтобы никакой мужчина не сопровождал меня.
— Для отступления тебе необходима шпага. Если он закричит, тебя схватят его слуги.
— А вы напишите любовь как ссору.
— Как у собак. Ты жадно стремишься исключить любую случайность.
— Божье древо! Вооруженный буян, ощетинившийся, как раненый кабан, и выдыхающий кипящую в крови ненависть? Вам не дадут войти в дверь. — Шаг. Потом танцевальное па и хлопок в ладоши. — Вы будете моей сводней. Мамашей Молчание.
Удивление. Открылся рот: раскат хохота.
— Ты когда-нибудь видел носорога в нижней юбке? — Но он вспомнил гравюру, которую видел во Фландрии, когда маршировал там с пикой: Безумная Грета собирается ринуться в ад, чтобы разорить его. Огромная мегера, шагающая со шпагой в руке, на голове дуршлаг, превратившийся в морион, фартук полон добычи. Он купил копию для матери, но потерял ее во время отступления.
Они поговорили еще.
Потом Бен пошел в сторону города. К Бред-стрит: он имел в виду хороший разговор и жирного каплуна; а потом к знакомой содержантке. Праздник, Троица. Он вдыхал честную вонь Лондона, пересекал его грязь. И когда остановился на Саутуаркском причале, обнаружил, что поет своим бомбардирским басом бессмысленные строки:
Том Носорог такое перенес
На что пантере не хватило духу.
Лодочник Харон, многоездящий, остановился.
— На восток!
Хакни, Канун праздника Середины лета 1604
Дверь за ними защелкнулась, слуга-Вампир повел мальчика-актера дальше внутрь. В кладовке, сейчас отпертой, стоял сундук; в раскрытом сундуке вещь, из льна, аккуратно сложенная, запятнанная: сорочка Венеции. Он тряхнул ее. Калдер, закрыв глаза, вдохнул ее запах и, ошеломленный, застыл. О, этот запах, запах Питера, запах его кровати. И его страха. И более слабые, смешанные с этим запахом, испарения других тел, неизгнанные привидения. Сколько мальчиков носило это, когда их приносили в жертву? Но, поверх всего, чудовищный запах циветты: он пометил эти вещи, как свои.