— Это, — сказал Вампир. — Он примет тебя в этом. — И Калдер, отвернувшись от него, снял одежду и надел на себя смерть своего любовника.
Потрясенный, он повернулся назад, чтобы вернуть себе нижние юбки, но нога сводника уже наступила на них.
— Останутся здесь. — Он пошевелил их шпагой. — Ничего не проносить внутрь. — Он снял с пальцев актера кольца и вынул из ушей серебряные сережки. « Наг ты вышел в тот мир, наг и возвратишься ». Слуга открыл огромный ларь. — Эти. — И он умело нарядил Калдера, как ребенка для траура. О, он знал свое дело. — Ты знаешь свою роль, девица? Говори только то, что написано. В остальное время молчи.
Через лужайку, мимо кипарисов, в умирающий дом, из одной пустой комнаты в другую, молчаливый Вампир вел одетого в кружева мальчика на верную смерть. Его враг, его собственный: но этой ночью по крайней мере один из них отправится в Ад. Комнаты: раздетые, без гобеленов; безглазые стены, из которых вырвали всю живописность. Темные комнаты, спиралью уходившие к Минотавру: его нитка из крови.
Вот так должен был идти Питер, его наполненные тьмой глаза вспыхивали, переходя от одного зеркала к другому, наполовину завешенному, опасаясь собственной тени. Калдер заглядывал в каждое, в поисках слабого света его волос. Он мечтал протянуться через разбитое стекло, быть протянутым туда, сразу акушерка и роды: он не знал, поднимается или тонет. Они плыли и плыли, по кровавой реке. Но в каждом зеркале он видел только себя. И не себя: девочку-невесту, ставшую вдовой прежде, чем лишиться девственности.
Вампир остановился, откинул тяжелый занавес и отомкнул замок на двери, как будто лорд был там пленником: то ли держали его внутри, то ли Тезея наружи.
Комната, холодная, высокая, роскошно обставленная, огромная кровать завешена алым пологом. Его чудовищный противник, в белом и золотом, ждет: ширококостный, мрачный, чем-то похожий на кентавра. Даже в теплую ночь середины лета он надел подбитый мехом тяжелый халат из расшитого бархата. В камине бушевал огонь. Тем не менее граф дрожал. Он выглядел старше своих пятидесяти, и еще подкрасился, как красивый юноша. Губы в язвах.
Калдер присел: очень глубокий реверанс, демонстрирующий совершенную покорность.
— В черном? — Голос слабый и раздражительный, учащенное дыхание.
— Из-за смерти брата, милорд.
Вампир ущипнул мальчика.
— Придержи язык.
Рука поманила; тяжелыми кольца на ней ярко вспыхнули в свете очага. Глаза, с отчаянием глядевшие через свинцовую маску, посмотрели на Вампира так, как умирающий смотрит на врача: не для опиума, но ради крохи жизни.
Управляющий поклонился.
— Королеве, милорд, понравилась ваша интерлюдия.
— Неужели? — Уголек среди пепла. — Глориане?
— Именно ей.
« Старой королеве? Что за игра? »
В пепельных глазах что-то вспыхнуло и стало угасать: какое дуновение его раздует?
— За причудливость и краткость, милорд; за необычное построение; и больше всего за вашу гальярду. Ваша пляска восхитила всех. Она приказала сыграть ее перед итальянским послом.
— Мне нужны перчатки. — Оживление; его зацепило. — Иди и разбуди моих вышивальщиц. Духи,— поворот руки, — из амбры и корня фиалки.
« Сумасшедший ».
— Мальчик — венецианский мальчик...
— Орацио, милорд? Взял стрелы. Будет Амуром.
— Должен спеть мое Эхо .
« Абсолютно сумасшедший. Живет среди призраков ».
— Будет сделано. Но сейчас... — Взгляд на Калдера, ее реплика: еще один реверанс. — Ваше стимулирующее средство. Чтобы поднять ваш дух для такой большой работы. Девушка из Фессалии, милорд, ее мать недавно умерла. — Возбуждение. Темные глаза повернулись к Калдеру, ребенку в черном. — Отец продал ее.
Враг смотрел на него, как покупатель на хлев мясника; потом выбрал.
— Покажи мне.
— Подойдите, мадам. — Вампир раздел мальчика, поворачивая его то одной стороной, то другой. Он играл роль священника, прислужника при жертвоприношении; мальчик играл свою роль: скромная девушка, трепетавшая, когда с нее снимали очередную часть одежды. Но Калдер пока терпел, изучая. Так: каминную полку поддерживают сатиры. Гобелен с Лукрецией. Около кровати открытая книга Аретино. Стол с золотой шкатулкой. И в ней?
Он дрожал как заяц: никаких действий. « Это пьеса. Я могу переделать ее так, как я хочу. Переиграть ».
С этого зайца содрали шкуру, и слуга держал его так, чтобы хозяин мог видеть: дрожащая девственница, обнаженная, одетая только в сорочку. В глазах, прикрытых тяжелыми веками — жадность и холодное одобрение.
— Она сделает. — Он обнажил свой член. — Иди сюда.
И Калдер услышал, как ключ поворачивается в замке. « О боги ». Вторая дверь наверно заперта. Окна быстро закрыли ставнями. Кровь стала холодной, как лед.
Его тюремщик подвел мальчика к зеркалу, сам стал позади.
— Что ты там видишь, девочка?
— Лицо моего брата. Его смерть.
— Этих слов нет в твоей роли. — И Вер дал ему пощечину, в ушах зазвенело. — Итак?
— Как захотите, милорд.
И получил вторую пощечину.
— Говори моими словами. Что ты там видишь, девочка?
— Шлюху. — Большие глаза наполнились слезами. Трюк, которому он научился у Тимминса.
О сжальтесь над молящей той,
Что песни вам поет,
Пусть ваша милость добротой
Наполнит гордый рот.
О сохраните честь мою,
Оставьте девой, о!
Явите доброту свою
И жалость, божество!
Его милость обошел мальчика кругом, теребя свой член.
Калдер плакал и думал. Сейчас он должен начать говорить стихами, сочиненными Беном. И, тем не менее, ему уже помешали. Но, все-таки, действие пьесы должно пойти по-другому, иначе он умрет.
Съежившись под взглядом тирана, Калдер опустил голову и его тюремщик скрестил ее руки на ее детской груди.
— О, сияющий враг...
— Что здесь?
Она съежилась как заяц. Никакого убежища, кроме сорочки.
Он схватил ее запястье и сгибал руку до тех пор, пока она не захныкала.
— Нет...
— Я же сказал тебе молчать. Тебе за это заплатят. — И он обнажил ее груди. Нарумяненные соски.
Затрудненное дыхание. Он воскрес.
Радость. Вер развеял собственное заклинание; она может изменить мелодию. Задать тон.
— Милорд, я только что созрела. Не трогайте меня.
— Ты шлюха.
Я непорочна, ведь никто, не нюхал мой бутон.
Ничьим дыханьем, ничьим, цветок не осквернен.
— Лисица.
Он быстро схватил ее. Так близко. Она видела борозды на белом свинце, скрывавшем его лицо. На губе сифилис. Она едва не задохнулась от запаха циветты и смрада разложения. Он прижал своего вставшего из мертвых к ее бедру. Полностью насыщенный. Потирает вверх и вниз. Она не должна думать, как он делал это Питеру, связывал и щипал; она должна сдаться, чтобы победить. Он ущипнул ее соски. Ничего не делать: она вскрикнула. Дрожа от жажды, он поцеловал их. Крепко, до боли.
«
— Он отомкнул шкатулку и откинул крышку. Связка алых веревок — « я видел отметки от них » — и нож.
« Не подействовало. Почему это не подействовало? Он мертв, тем не менее ходит » .
Милорд взял нож, закрепил веревочную петлю на руке; наклонился. Калдер вздрогнул, но остался стоять. « Пьеса ». Холодный нож у ее горла, сейчас от перережет голос, дыхание и все. « Пьеса ». — Долой это. — И сталь разрезала лямки. Сорочка Венеции соскользнула с плечей Калдера, и упала рядом с его ногами.
Полная нагота.
Рука с ножом захлестнула шелковую веревку вокруг его горла; другая схватила его за интимные места...
И остановилась. Изумление, рука искала там, где не было ничего. Или чего-то. Наконец, испарина. Веревка освободила горло, трепещущий кинжал заскользил в руке. Шепот.
— Кто ты?
Голос, не женский и не мужской, заговорил из ниоткуда.
Я и товарищи, мы слуги рока.
Как эта сталь не может ранить ветер
Или убить ударом смехотворным
Сходящуюся в тот же миг волну, —
Так ни одной пушинки с этих перьев
Не сбросить ей.
И Калдер засмеялся. Вокруг их тела играл дух, легкий, как корабль в бурю: он там, где-то и нигде, неуничтожаемый. Огонь Елены. Они увидели ослепление в глазах чудовища — в каждом появились полночь; и увидели ступеньки воздушной лестницы — как будто дерево сгорело, по нему пробежала молния, от корней до кроны; тем не менее оно осталось зеленым.
— Я играл в этой пьесе в другом мире полтысячи лет назад; я увижу ее в начале звезд. Ее играли для Люцифера перед его падением.
Колени, пол. Хриплое дыхание и мутные глаза. Бледность начала распространяться на все лицо. Но:
— Я — я буду...
— Забыт. Ты рожден от падали, ты — недолго живущая позолоченная муха, известная только в твоем поколении. Жужжащая.
Пена на губах, пока он говорил.
— Напишите это... на камне... он...
И началась агония. Он опрокинулся, корчась, как детская перчатка в огне.
— По... по...
Дух глядел в ужасе. Даже он.
Глаза открылись, ничего не видя.
— Помогите, черви.
Внизу, в буфетной Оксфорда толстая Матушка Молчание держала двор. Настороженное бездействие: она пила меньше, чем притворялась, и говорила больше, чем слушала. Как жаль: дьявол владел хорошими погребами и держал слуг-мошенников. Как они разинули рты, как они хихикали, когда она бранилась по своей привычке: вы все глупцы, мошенники, трусливые зайцы. Это представление, ничем не хуже пьесы.
Потом застольная песенка и они зазвенели кастрюлями.
— Эй, в другой мир мы, парни, идем...
ВходитВампир, наполненный черно-ледяной яростью.
— Вы, что, с ума посходили? Что вы о себе думаете?
— Ну, хозяин, мы думаем разбудить солнце, — сказал повар.
— Или отведать лунного света, — подхватил старший лакей.
— Все равно. Мне показалось, что его щека стала бледной.
— Ага, болезнь. Он умрет от любви.
— От незаконной любви, от сифилиса. Все равно.
Возмездие в кружевном воротнике обрушилось на Бена.
— Ты, язва. Пошла прочь.
— И почему? Здесь горит огонь, и моим бедным старым костям стало легче. И восемь девять, — считает на пальцах, — десять черных дьяволов ждут меня с пирогом из угря.
Он мог плутовать, как Уилл, и делал это, чтобы сохранить здесь Вампира, пока милорд превращается в ничто и миледи изменяется.
« Входит : Мальчик ».
— Эй, хочешь узнать новую застольную песенку? Или услышать старую балладу? Есть одна; в ней осуждается кухня Плутона — или, скорее Сатурна, это ошибка в грамматике. — И она запела — боже милостивый, ну и голос! как будто ворона проглотила живьем лягушку:
Потом беру я тот котел
Где варят шлюх и шутов:
То пойло с огнем
Я пью день за днем
За здоровье всех плутов.
Мой посох убил гигантов тьму,
Ножи я в мешке несу.
И детские попы
Готовлю с укропом,
А фейри едят колбасу.
Сверху послышался громкий крик:
— Чума! О, господа, он умирает!
Шелк!мышеловка захлопнулась.
Бен оскалился, как лис. Не его массивное тело, но душа начала танцевать, как шлюха-лиса лает на огонь в зеленом лесу. Он налил себе еще кружку.