Читай!.. «А жене скажи, что в степи замерз…» А?!
– Ты же сам себе противоречишь! Мало ли, что он велел передать жене – слова!
Женька подумал, что бутылка «Метаксы» у Петра наверняка сегодня не первая.
– Погоди‑ка, с чьих слов стало известно о происшествии на тракте?
– Со слов товарища. О присутствии при разговоре третьих лиц следствие данными не располагает.
– Правильно. Ты бы меня оставил замерзать в степи?
– Я бы оставил.
– Врешь. Товарища следовало бы задержать по подозрению и провести судебно‑медицинскую экспертизу с целью установления причины смерти. И если бы было установлено, что она наступила в результате переохлаждения организма, то убийство можно было квалифицировать как…
– Короче, Плевако.
– Короче – это убийство в любом случае. Причем умышленное как минимум, путем неоказания помощи. А вообще – топором по голове.
– А мотив?
– Все же написано: «Да скажи ты ей, пусть не печалится, пусть с другим она обвенчается». Приглянулась товарищу ямщикова бабенка, догнал он его на тракте возле Икши и тюкнул по темечку. Кольцо – вещдок: «Нету, сказал, больше твово Вани. Что одной‑то горе мыкать? Куда ты, мол, вдовая с детишками? Выходи за меня!» А?.. Уел?..
Женька снял с плиты ковшик, сунул под кран с холодной водой.
– Наливай, – сказал, – помянем ямщика.
– Нет, ты скажи, как я тебя уел!
– Хочешь, я тебя «уем»?.. Они – бабенка эта со товарищем – давно сожительствовали. И обоим эта жисть до смерти надоела. Вот она‑то и послала так называемого товарища укокать муженька своего! Шерше ля фам!
– Принимаю как версию.
– К тому же – наследственность: батюшка ямщиков находился с матушкой в законном, так сказать, разводе: «Ты лошадушек сведи к батюшке, передай поклон родной матушке».
– Не убедительно. Суд не примет.
– Суд не примет, а мы примем, – поднял стопку Женька. – За упокой ямщицкой души!
Съели по яйцу. Петр вдруг поник – запал вышел.
– Чего гуляем? – не выдержав, спросил наконец Женька.
Петр поднял на него серьезный взгляд.
– Мне сегодня хиролог смерть предсказал, – признался он неохотно, словно арестованный на допросе.
– Кто‑о?!
– Хиролог. По ладони.
Женька засмеялся так, что соседи сверху постучали по батарее парового отопления. И было отчего: Швец, не веривший ни в Бога, ни в черта, книжник и материалист, поверявший алгеброй гармонию и доверявший исключительно фактам, следователь‑ас вдруг принялся за доказательства заведомо недоказуемого «убийства» ямщика… Это бы еще куда ни шло – игра профессиональных юристов, собирателей казусов в классических текстах, часто служила поводом для встреч. Но хиролог?!
– Все признаки, – нисколько не смутившись, продолжал Петр, – а их, между прочим, сто тридцать.
– Чушь!
– Ничего сверхъестественного. Информация, которую получает человек, идет не только по сенсорным каналам – через зрение, слух, прикосновение, но и экстрасенсорным путем. Подсознательно мы считываем информацию об опасных местах на больших расстояниях. Например, преступник. Он излучает, искривляет пространство как носитель определенных эмоций, а не только как физическое тело. Мозг анализирует информацию и делает вывод о том, куда следует идти, а куда нет: преступник информирует о себе все пространство. И те люди, чья система самосохранения слабее, попадают в зону его действия. Так что связь между палачом и жертвой существует задолго до их встречи.
Так что связь между палачом и жертвой существует задолго до их встречи.
– И все это на ладони, – презрительно скривился Женька.
– Все. Семьдесят процентов тех, у кого на ладони обнаружены папиллярные знаки насильственной смерти, неизбежно умирают именно такой смертью.
– Н‑да… Ну ты, Петр, даешь! Ты б еще цыганку попросил погадать.
– Насчет цыган. В пору своей работы в РОВД я с жертвами цыганских гадалок раз десять сталкивался. Зря иронизируешь, Женя. Потерпевшие, как правило, не могли описать их внешности, восстановить хронологию событий, тем более дать объяснения той феноменальной тупости, с которой они расставались с украшениями и деньгами, пускали цыганок в квартиры.
– Неужто гипноз?
– Представь себе, психика имеет свойство поддаваться внушению.
– Это я по тебе вижу, – отмахнулся Женька и серьезно сказал: – Не знаю, что у тебя там стряслось, Пьер. Думаю, ты сам мне потом все расскажешь. Прошу только: сведи‑ка ты меня с этим херологом…
– С ним, между прочим, работают физики, генетики…
– Ха! Еще бы! Надо же где‑то пристраиваться в век тотального сокращения штатов. Фатализм на научной основе – неплохо звучит! а главное – уличить трудно. Пока разберутся, он такие бабки наварит!.. Иди‑ка ты, дяденька следователь, спать. Проспишься – позвони, я тебе поутру доложу, что ты тут молол – обхохочешься.
Петр молчал, погрузившись в свои мысли; вопрос Женьки насчет возможного появления дамы сердца пропустил мимо ушей, жевал, уставившись в одну точку.
– Может, ты заболел? – участливо спросил Женька. – Может, касторки выпьешь?
– Что?
– Да не что! – вспылил вдруг. – Ты же никогда в жизни в эту галиматью не верил! Человек в себя верить должен, понял?! В то, что выйдет целым и невредимым из любой ситуации, в то, что выздоровеет, в то, что победит!.. Мент позорный, как ты завтра на службу пойдешь? В обнимку со смертью? Ну, чего захандрил‑то? Ты же – скала!
Петр тряхнул головой, избавляясь от предутренней тяжести.
– Малыш, – улыбнувшись, посмотрел он на Женьку, – ты подумал, я смерти испугался? Это я так – паузу заполнял, считай, пошутил. Вот мне через три дня сорок стукнет. Мать с отцом не дожили, жены нет, дети по квартире не бегают. Пустота какая‑то образовалась. Вернулся вечером, а тут – пустота. И батареи отключили – как в склепе. Раньше у нас в вазе всегда хризантемы стояли… Пью, и водка не берет. Вот, хотел тебя убийством попотчевать, а не смешно получилось. Ямщик‑то на самом деле от тоски помер. Ты уж прости.
Женька уже понял, что Петр запел экспромтом первую пришедшую на ум песню, и не «убийства» этого ради вызвонил ночью друга. Мать Швеца, Анастасия Марковна, преподаватель литературы в пединституте, умерла два года назад, как раз в то время, когда Женька попал в препаскуднейшую историю, и Петр отмазывал его, используя все свои юридические познания, талант и связи. Бросился на защиту безалаберного охранника, совсем чужого для него человека, распределяя двадцать часов между сбором доказательств, адвокатскими конторами и раковым корпусом на Будайской. Тогда‑то, после похорон Анастасии Марковны, они и подружились – слишком много родственного оказалось в их душах, чтобы раствориться в суете поодиночке: и сиротство, и устремления, и эта вот тяга к песенным истокам, доставшаяся в наследство от матерей. «Про хиролога он, конечно, придумал, – решил Женька, – романтик нереализованный. А в остальном – понять можно».
– В том, что по твоей горнице ребятишки не бегают, сам виноват, – сказал он вслух.
– Да я никого не виню.