Звонков было три. Первые два должных результатов не принесли, потому что он заметно сник после них. Но на последнем звонке управляющий заметно приободрился. И, вскоре распрощавшись со своим абонентом на дружеской ноте, обратил свой взгляд в мою сторону.
– Итак, уважаемая, не помню вашего имени-отчества... Как бы вам ни хотелось отвертеться от этой неприятной истории, вряд ли у вас это получится.
– Почему? – поинтересовалась я, сгребая из вазы оставшиеся несколько конфет и засовывая их себе в карман.
Угощу Вику, когда она вернется домой. Вариант того, что она может не вернуться, мною не рассматривался. Вернее, я не хотела даже думать об этом, иначе бы просто сошла с ума...
– Потому что никто из тех людей... – при слове «тех» управляющий несколько понизил голос и указал пальцем в потолок, – не имеет никакого отношения к вандализму в вашей квартире. Они шли совсем другим путем, о котором нам с вами знать не надобно. Дома у вас они не были... Еще есть вопросы?
А то! Они тут же выстроились дружным порядком и завертелись у меня в мозгах ярким калейдоскопом. Все, что до сего момента более или менее прояснилось, теперь летело ко всем чертям, не подстраиваясь ни под какие логические объяснения.
– Что же теперь? – вскричала я, выложив результаты своего визита полковнику. – Что думать теперь? Кто был у нас дома во второй раз?
– Подождите, Саша... Мне надо подумать немного... Сядьте и успокойтесь...
Спокойной оставаться я уже не могла. Вика так и не вернулась. Сам Иван Семенович выглядел так, словно из него выпустили весь воздух разом. Осунулся, плечи поникли, а руки дрожали, словно у заправского алкоголика. Так мало этого – он рассыпал на столе в гостиной ни много ни мало целых четыре коробка спичек и теперь выкладывал из них какие-то странные фигуры. Что никак не вязалось с моим представлением о нем как о человеке несгибаемой воли и властного характера.
– Сядьте, я вам говорю, Саша! – снова попросил полковник, тут же подхватил с десяток спичек и выложил из них странную геометрическую фигуру.
Нет, сидеть рядом с ним и наблюдать за началом его сумасшествия я не могла. Поэтому пошла на кухню в надежде там немного отвлечься, а заодно и приготовить нам хоть что-нибудь перекусить.
– Иван Семенович, вы будете бутерброды? – крикнула я ему оттуда, стоя у раскрытого холодильника. – Здесь колбаса есть и сыр...
Я могла бы и не спрашивать. Он наверняка был голоден, потому что при мне не ел вообще ничего, а без меня занимался тем, что выкладывал из спичек геометрические фигуры. Но уж очень мне хотелось (чего тут греха таить), чтобы он снова назвал меня по имени. Так это у него здорово получалось! Это было не Витькино «Сашок» – снисходительно-ласкающее и очень-очень собственническое. И не Настино дружеское «Шурик». Его «Саша» звучало так мягко, так красиво, так ласково... Может, мне это все пригрезилось сдуру, что немудрено после такого потрясения, а может, вовсе и нет. Но то, что он перестал добавлять к моему имени отчество, мне неожиданно нравилось...
– Как хотите, Саша... Делайте что хотите, я все съем, – порадовал он меня снова, произнеся мое имя каким-то особенным, не армейским голосом. – Как приготовите, приходите сюда, я с вами поделюсь своими соображениями.
Я быстро нарезала хлеба и выстлала куски толстыми ломтями вареной колбасы. Поставила чайник на огонь, загремела чашками, начала нарезать сыр в отдельную тарелку. А сама не переставала повторять снова и снова свое имя, которое уже почти позабыла...
А что тут удивительного? Меня так с самого детства почти никто не называл. Все Шурка да Шурка. Ну и разные производные от этого. На работе все больше по имени-отчеству. Дома я была мамой. А Сашей... Сашей я была лишь для одного человека, но это было так давно и таило в себе столько болезненных воспоминаний, что думать об этом вовсе не хотелось. Странно, что вообще я об этом вспомнила именно сейчас. Наверное, это полковник со своей певучей манерой произносить мое имя разбудил во мне то, что я столько лет гнала от себя прочь...
Чашка выпала из моих рук внезапно. Только что я крепко держала ее, собираясь поставить на блюдце, и вдруг она выскользнула из моих пальцев, упала на пол и разлетелась на кучу мелких осколков. Таких же мелких, как осколки моего разбитого детства много лет назад. Точно так же разлетелась вдребезги моя жизнь тогда, после чего я очень долго не могла ничему радоваться и часто просыпалась от ночных кошмаров и собственного дикого крика.
Как странно, что вспомнилось мне все это именно сейчас, не днем, не двумя раньше. А именно сейчас, после его красивого певучего «Саша»...
– Что там с бутербродами, Саша? – громко позвал меня полковник из гостиной, словно нарочно терзая меня своим мягким произношением. – Где вы там?
Подхватив тарелки, попутно успев выключить чайник, я вошла в гостиную, как мне думалось, с совершенно спокойным выражением лица. Но провести хозяина этого дома оказалось не таким уж простым делом. Он мгновенно вцепился в меня, словно клещ.
– Что с вами?
– Со мной? – Как можно беззаботнее я дернула плечами и, схватив с тарелки бутерброд, принялась от него откусывать, забубнив с набитым ртом: – И правда, что это со мной после всего... Странные вы вопросы задаете, Иван Семенович. Столько всего произошло, а я вдруг разволновалась, да?
– Хватит ерничать. – Он отложил стопкой несколько спичек в сторону и тоже взял бутерброд с тарелки. – Там, кажется, чай затевался. Или вы все чашки побили... из семейного реликтового сервиза?
Сервиза никакого не было. Чашки были самыми обычными, ходовыми: в синий крупный горох, и красная цена им была по двадцатке за пару. И ему ли об этом было не знать, просто он нарочно принялся дразнить меня. Наверняка в надежде на то, что я, не выдержав, вспылю и выдам себя с головой каким-нибудь неосторожным словом. Нет уж, господин полковник! Ваши маневры на сей раз не пройдут. И я буду молчать как рыба. Во всяком случае, до тех пор, пока сама во всем не разберусь. А втягивать во все это представление все новых и новых персонажей... нет, я не желаю...
– Чашка разбилась только одна, – спокойно пояснила я. – А чай сейчас будет.
Я уже почти скрылась в дверном проеме кухни, когда он меня остановил очередным своим каверзным вопросом:
– Саша, ну не из-за разбитой же чашки вы так расстроились и побледнели, в самом деле? Что-то вспомнилось? Ведь так?
Вот змей, а! Словно насквозь меня видит. И бледность какую-то рассмотреть успел, хотя все время, кажется, взирал на разложенные на столе спички. И про воспоминания мои неспроста спросил. Точно, неспроста! Неужели все мои эмоции так читаемы? Возможно, придется выкручиваться...
– Да, вы правы, вспомнилось, – притормозила я на пороге кухни и обернулась к нему. – Вспомнилось, как Славка любил колотить посуду. Стоило мне купить комплект, как он в первый же вечер его «распаривал». Это словно хобби у него такое было – разбить хотя бы одну пару из комплекта...
Это была сущая правда – про Славку. Не та, конечно, которая была нужна сейчас полковнику, но правда, причем спасительная для меня. Та самая, которой я хотела прикрыться, объяснив собственное волнение и чрезмерную бледность. Но вышло это как-то неудачно, и я, вновь копнув больное, неожиданно разревелась. Вот угораздило же меня... И вранье мое правдивое обернулось мне только во вред, и полковник еще этот...
Подлетел ко мне, словно брат милосердия. Обнял крепко, пожалуй, излишне крепко. Может, ему это чувство долга продиктовало? Может, по его уставу так положено? Но я его об этом точно не просила. И обнимать меня не просила. И по спине поглаживать. И губами моего виска касаться. И шептать что-то беспрестанно, через слово повторяя: «Саша, Саша, Сашенька...»
Кто его об этом просил, господи? Кто? Никто! Я – так уж точно! Я просто плакала от горя. От горя и еще, наверное, от того, что кое-что начала понимать несколько минут назад. Плакала и почти ничего не замечала. Не замечала, как методичные успокаивающие поглаживания его рук по моей спине несколько изменились. Не замечала, как имя мое стало произноситься им со странным судорожным придыханием. И его губы... Я была абсолютно не виновата в том, что не заметила, как его губы сместились с моего виска и совершенно некстати встретились с моими...
Глава 15
– Это сумасшествие! – Я невидяще смотрела в потолок над диваном, ловила на нем неясные блики заходящего солнца и пыталась переосмыслить то, что только что произошло. – Вы это понимаете? Ну почему вы молчите! Что вы натворили?
– Творили мы это вместе, если я не ошибаюсь, – ответил он мне абсолютно ровным голосом, слез с дивана и, не стыдясь собственной наготы, вышел из гостиной.
Через минуту я услышала шум льющейся воды в ванной.
Сейчас он примет душ, наденет свой халат, что висит слева от двери на гвоздике. И вновь вернется сюда. И вернется он уже не таким, каким был двадцать минут назад: порывистым и неукротимым, не желающим слушать никаких возражений и протестов. Нет, он выйдет оттуда спокойным, может, чуть язвительным. Это нужно ему сейчас. Нужно, чтобы избежать неловкости после всего, что произошло. Чтобы избежать неизбежного объяснения, которое непременно должно состояться. Господи, сколько бы я сейчас отдала, чтобы этого ничего не было! Ни его возвращения, ни его холодных и насмешливых, все понимающих глаз. И уж тем более объяснений! Не нужно было этого ничего сейчас. Ни мне, ни тем более ему. Что произошло, то произошло.
Дикость? Кощунство? Может быть... Но никто из нас двоих, обезумев и шагнув за черту, не посмел остановиться. Мы ухватились друг за друга, как утопающий хватается за соломинку, как умирающий ловит последний глоток воздуха в надежде продлить свою жизнь. Наверное, нам тоже казалось в этот безумный миг, что в нас двоих – спасение друг для друга. Нам некогда было думать тогда, что отрезвляющая пустота непременно наступит и поглотит краткое мгновение сумасшедшего восторга. И вот она наступила. И я не знала теперь, что мне делать, куда девать глаза и что говорить, когда он выйдет из ванной. Так противно и мерзко на душе у меня не было никогда.
Бежать! Точно! Вот что мне сейчас поможет. К тому же то, что я задумала сделать, не терпит ничьего присутствия рядом.
Чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся со стороны ванной, я пулей соскочила с дивана и принялась собирать свои вещи, которые господин полковник в пылу страсти раскидал по полу. Мне удалось одеться лишь наполовину, когда над ухом раздалось его раскатистое:
– Та-ак...
Он выхватил из моих рук бриджи, отшвырнул их куда-то к окну и, оставив меня стоять в одних трусах и коротенькой курточке, вновь улегся на диван. Был он, как мною и предполагалось, в своем полосатом банном халате. И взгляд у него был точно таким, каким его нарисовало мое воображение: спокойным, чуть снисходительным, с чем-то непонятно ядовитым, мелькающим на самом дне его непроницаемых фиолетовых глаз. Вот сейчас он откроет рот и скажет какую-нибудь очередную гадость в мой адрес... Ну и пусть! Может, оно и к лучшему. Не нужно будет тогда пытаться объяснять ему причину моего несостоявшегося бегства.
Полковник и в самом деле заговорил со мной, но сказал совсем не то, что я думала. Причем сказано это было так, что я мгновенно залилась краской по самые уши и в очередной раз кинулась подбирать свои бриджи с пола.
– Ты не ответила, Сашенька, – попенял он мне, не меняя положения и не делая попыток подойти ко мне.
Господи, лучше бы он нагрубил мне. Лучше бы оскорбил. Чем таким вкрадчиво ласковым голосом спрашивать о том, хорошо ли мне с ним было!
Что отвечать? Солгать или сказать правду? А если правду, то какую? Ту, что нужна ему, или ту, что есть на самом деле? Я выбрала последнее и честно ответила, что не знаю.
Я и на самом деле не знала, потому что не понимала, что со мной происходило в тот самый момент. Вспышка безумия? Да, скорее всего, потому что страстью это не назовешь. Это и в самом деле было безумием, во всяком случае, с моей стороны. Все горе, которое накопилось во мне за последние дни, сделало меня безвольной и безрассудной в тот миг. И я совершила то, чего не могла себе представить в самом страшном своем кошмаре еще неделю назад.
– Куда ты собралась? – снова пристал ко мне полковник и чуть привстал с места, облокачиваясь на локоть.
– Никуда. Просто оделась, – соврала я, кляня себя за малодушие. – Вдруг Вика вернется, а тут такое...
– Вика не вернется, – мрачно изрек он и встал-таки наконец. – И тебе это известно не хуже, чем мне. Она похищена... Похищена теми же самыми людьми, что и твой Славка. И теми же самыми людьми, которые до этого дважды навещали твою квартиру. В первый раз с познавательной целью, совсем не подозревая о том, на что они там наткнутся. Да, да, я диск имею в виду... Второй раз – за тем, чтобы встряхнуть тебя как следует. Думаю, это было сделано умышленно, чтобы побудить тебя к каким-то действиям. Каким – пока не знаю.
– Это вам что же, спички сумели нашептать? – съязвила я, игнорируя его «ты» и упорно отгораживаясь от него своим «вы». – И вообще, я представления не имею, о чем вы!
– Врешь! – Он встал сзади меня, и тут же его пальцы больно стиснули мои плечи. – Ты все врешь, Саша. Зачем? Разве мы теперь не по одну сторону баррикад...
– После того, как встали с одного дивана? – ехидно закончила я за него и тут же почувствовала, как полковник ослабил хватку, а через мгновение и вовсе убрал руки с моих плеч. – Я устала повторять, что не представляю, кому и что от меня нужно! Если эти люди, якобы охваченные жаждой мщения, нашли диск, то почему они не использовали его?
– Зачем? Если мне не изменяет моя интуиция, то под прицелом находились и находятся те люди, которые тебе в той или иной связи дороги. Тебя упорно и планомерно подводят к чему-то.
– К чему? Я не могу понять! – вскричала я, пытаясь попасть ногой в штанину и не упасть при этом.
– Я тоже... Да сядь ты, наконец! Что ты тут пляшешь со штанами... – не выдержал полковник и, подхватив меня с легкостью тростинки, в сердцах швырнул на диван. – Одевайся, если тебе так хочется. Только совсем необязательно казаться при этом смешной...
Вот опять! Опять он надо мной издевается! Ну разве можно оставаться спокойной рядом с этим человеком, когда каждое его слово направлено на то, чтобы высмеять меня? Я, видите ли, кажусь ему смешной! И это при всем при том, что я лишь пару раз оступилась и не попала ногой в штанину. Гад... Саркастический невоспитанный гад.
Снова покраснев до корней волос, я быстро оделась и тут же, насупившись, отвернулась от него, так как он соизволил усесться рядом.
– Расскажи мне все, что ты знаешь, – снова-здорово начал полковник и притиснулся ко мне так, что мне сделалось жарко.
– Я ничего не знаю, – упрямо твердила я. – Не могу понять, кому нужно во что-то меня втягивать. Единственное, что я знаю наверняка, – ответ нужно искать в Белореченске. Машина, сбившая Виктора, была с номерными знаками этого города.
– Номера могли быть поддельными... – тут же опротестовал мою версию полковник, снова шумно задышав мне в ухо.
– Пуговица, зажатая в руке моей соседки, могла принадлежать человеку, которого я видела в этом городе. – Согласен. Я наводил справки. Рубашки такой фирмы с такими пуговицами хоть и не редкость, но и не ширпотреб. Достаточно дорогие и продающиеся в основном в дорогих бутиках. В нашем городе таких не было, я знаю это точно. Потому что обошел все торговые точки. Что за человек?
– Милиционер, – сказала я и сразу почувствовала его недоверие. Конечно, трудно поверить в то, что милиционер может одеваться в эксклюзивные рубашки. – Он точно милиционер! Я сама видела удостоверение...
– В какой связи? – тут же ухватился полковник за мои слова и... за мою талию. – Я хотел сказать...
– Я поняла, – попытавшись было отодвинуться от него, я тотчас осознала бессмысленность этой затеи: держал он меня мертвой хваткой. – Я как раз гостила у подруги своей тетки. То есть продавала теткину недвижимость. Ну, и у тети Сони по соседству погиб человек. Вот этот милиционер и опрашивал соседей.
– В каком он был звании?
– Майор, кажется... Да, точно майор. Я еще удивилась тогда, что он так молод, а уже в звании майора.